Я смеюсь, обхватывая себя руками. Эмерсон это замечает и достает куртку из-под одного из сидений.
— Ты всегда мерзнешь, — шепчет он, поправляя ее на моих плечах.
Я моргаю, вдыхая его запах, смешанный с соленым морским воздухом. Наши глаза встречаются, и я знаю, что мы оба думаем о том, чего нельзя делать до полуночи. Черт, этот вечер обещает быть долгим.
Эмерсон натянуто улыбается и снова становится за руль. Я спешу обратно на свое место и пытаюсь сосредоточиться на прекрасном пейзаже, проплывающим за бортом, чтобы не отвлекаться на великолепие прямо у меня перед носом.
Когда мы огибаем залив, сумерками уже охвачено все темное небо. Берег еле различим в полумраке. Я позволяю себе расслабиться вместе с волнами, удивляясь, что после всех этих лет я сейчас здесь с Эмерсоном, снова.
Я мысленно улыбаюсь и отстраняюсь ото всех эмоций и неуверенности, кружащихся в глубине моего сознания. Сегодня вечером я просто хочу быть с ним, здесь, в океане, вдали от твердой земли. А все трудности подождут до возвращения на берег.
— Почему ты улыбаешься? — спрашивает Эмерсон.
Я смотрю вверх. Он наблюдает за мной, с заинтересованностью во взгляде.
— Просто так, — я смущенно пожимаю плечами. — Думаю о тебе. О нас. — Быстро осознаю свою ошибку и пытаюсь ее исправить, — То есть, о нас, здесь и сейчас... это... приятно. Вот что я имела в виду.
Покраснев, замолкаю. Надеюсь, Эмерсон не будет возмущаться или думать, что я забегаю вперед. Знаю, что одно свидание ничего не значит.
— Ясно.
По его лицу пробегает какая-то тень, которая наталкивает меня на мысль, что он вспомнил что-то неприятное. Но эта эмоция очень быстро исчезает, и Эмерсон смотрит на меня так спокойно и одновременно чувственно, что у меня просто дух захватывает.
Он смотрит на свои часы.
— Еще три часа, — говорит с многообещающей ухмылкой. — И тогда, я обещаю, «приятно» — это последнее, что придет тебе на ум.
— Чувствуешь себя комиком, да? — поддразниваю я.
— Чертовски верно, — отвечает Эмерсон с ухмылкой. — До сих пор ты не жаловалась.
Я смеюсь. Но про себя отмечаю, что шутить о том, как я попаду к нему в постель снова, прекрасно понимая, что это отнимет у меня последние крохи самообладания и разума, просто сумасшествие. Но сейчас нам так легко общаться, просто подсмеиваясь так, как мы всегда делали раньше. Как будто между нами никогда не было секретов.
Мои мысли прерывает бурчание в животе, напоминая, что я давно не ела. Неужели еще этим утром я страдала похмельем, была несчастна и завтракала с Лейси в городе?
Эмерсон, должно быть, тоже услышал недовольство моего желудка, потому что смеется:
— Мы почти у цели.
Мы плывем еще минут пять, пока не добираемся до уединенной бухты. Это красивое место защищено от остального залива скалами, в отдалении виден пляж. Эмерсон заглушает двигатель и мы отдаемся течению, мягко подпрыгивая на волнах вечернего прилива.
Он приносит корзину, одеяло и подушки, разложив все на палубе, как настоящий пикник. Я успокаиваюсь и устраиваюсь поудобнее. Эмерсон протягивает мне пиво.
— Надо произнести тост, — говорю я, поднимая свою бутылку.
— Какой? — спрашивает Эмерсон.
Внезапно из моей головы вылетают все мысли. Все возможные слова кажутся слишком напыщенными. За новые начинания? За то, что у нас было? За то, чтобы двигаться дальше? Все звучит неправильно.
— А может быть, за встречу? — предлагает Эмерсон, когда молчание затягивается.
Я облегченно выдыхаю.
— За встречу, — повторяю я, и мы чокаемся бутылками.
Эмерсон распаковывает корзину, и некоторое время мы увлечены вкуснейшей едой. Непринужденно болтаем, не затрагивая спорных тем. Рассказываем о том, как провели последние несколько лет: где побывали, что я думаю о колледже.
— Если у тебя скоро экзамены, может, тебе надо возвращаться? — хмурится Эмерсон, когда я рассказываю ему о своем неофициальном учебном отпуске.
— Мне не обязательно там находиться до экзаменов, — говорю я. — Учебники я взяла с собой, а для выпуска мне необходимо всего несколько баллов.
— А после? — Эмерсон наклоняет голову и смотрит на меня.
Я опускаю взгляд и неловко пожимаю плечами.
— Не знаю. Я думала, что у меня все под контролем, — начинаю объяснять. — Я собиралась перебраться с Дэниелом в округ Колумбия.
— Дэниел, — медленно повторяет Эмерсон. — Вот как его зовут.
Чувствую укол вины. Я два года встречалась с парнем, о котором уже почти забыла. Эмерсон заслоняет для меня все остальное в мире, как будто мы единственные люди, которые когда-либо существовали друг для друга. Я качаю головой, снова обращая все свое внимание на парня передо мной. Тот терпеливо ждет ответа.
— В любом случае, сейчас это уже невозможно, так что... — я затихаю, впервые осознав, что разрушила не только свои отношения с Дэниелом, но и план на всю свою дальнейшую жизнь. Квартира, работа, переезд... Я точно знала, что ждет меня в ближайшие несколько месяцев. Но теперь? Теперь моя жизнь — чистый лист. И это пугает до чертиков.
Я допила остаток пива, чтобы скрыть беспокойство.
— А что насчет тебя? — спрашиваю живо. — Ты никогда не думал о том, чтобы уехать из города?
Эмерсон смотрит на океан и медленно пожимает плечами.
— На самом деле у меня никогда не было выбора. Я имею в виду, что кто-то должен был присматривать за Брит и Рэй Джеем.
— Но они уже выросли, — замечаю я.
Он фыркает:
— Спорное утверждение. Брит до сих пор оставляет свое дерьмо по всей моей квартире. Она постоянно твердит, что собирается съехать и подыскать другое место, но... не сделает этого.
Я съеживаюсь, вспоминая, как она поразилась, увидев нас в кладовой.
— А что насчет твоей мамы? — неловко спрашиваю я. — Она?.. — я затихаю.
— Трезвая? В порядке? Хрен его знает. — Эмерсон становится грубым, и мое сердце болит за него. — Она появляется раз в пару лет, — добавляет он с горькой иронией в голосе, — и рассказывает, как ей жаль, и что она хочет вернуться и жить с нами вместе.
— Может быть, сейчас она действительно так думает? — тихо спрашиваю я. — Каждый заслуживает второго шанса.
— Неужели?
Эмерсон смотрит мне в глаза, и я понимаю, что мы уже не говорим о его маме. Он удерживает мой взгляд с явным намеком, и я вижу тень, снова промелькнувшую на его лице, как будто прошлое выползает обратно, независимо от того, как сильно мы пытаемся держать его подальше.
Я тяжело сглатываю и киваю.
— Иногда люди совершают ошибки, — тихо говорю, собрав всю свою храбрость. — Но если они сожалеют и хотят все исправить, то, возможно, заслуживают получить вторую попытку. Чтобы объяснить, почему они так сделали, и попробовать все исправить.
— Ты действительно думаешь, что оправдания могут что-то изменить? — спрашивает Эмерсон с болью в голосе. На мгновение он кажется таким уязвимым, что мое сердце начинает биться с мыслью, что в его непробиваемом фасаде есть трещины.
— Все имеет свои причины, — мое сердце нервно стучит. — Как можно узнать, если не попробуешь?
Эмерсон допивает свое пиво и отбрасывает бутылку в сторону. Он открывает рот, и на мгновение наши глаза встречаются. В воздухе между нами будто витают осколки эмоций и правда, о которой мы никогда не разговаривали. Мое сердце начинает биться чаще.
Но затем его глаза гаснут, а рот скручивается в мучительную, задумчивую ухмылку.
— Кое-что нельзя простить.
Эмерсон становится напряженным до предела, будто чего-то ждет, и я чувствую пронзающий меня укол боли и сожаления. Я впиваюсь ногтями в ладони, чтобы не выказать своего разочарования. Он говорит обо мне, или мы снова обсуждаем его маму?
Я не знаю, что сказать и даже не понимаю, с чего начать. Мне нужны объяснения, почему он ушел четыре года назад, но как я могу спросить, когда правда может оказаться хуже, чем я могу себе представить? Что он может сказать такого, чтобы все стало хорошо?