Он лгал мне.
«Эмерсон лгал мне.»
После всего, что произошло вчера вечером, он оставил меня одну и солгал. Теперь он Бог знает где, делает хрен знает что.
Я стою, не двигаясь, несколько минут, затем вытаскиваю телефон, чтобы снова прочитать смс. Пожираю его глазами, разыскивая хоть что-нибудь, что я, возможно, упустила ранее. Но вижу то же самое. Коротко. Резко. Ни капли заботы. Ничего личного, никакой привязанности. Как будто сообщение отправлено случайному знакомому, а не девушке, чье имя ты выкрикивал в отчаянном экстазе всего несколько часов назад.
Что, черт возьми, я теперь должна делать?
Как будто вселенная меня услышала, телефон внезапно загорается и начинает звонить.
Я смотрю на экран и вижу неизвестный номер, но, тем не менее, подношу телефон к уху с учащенным пульсом.
— Алло? — говорю с надеждой.
— Привет. Джульет?
Голос женский.
Мое нервное ожидание тут же распадается на части, оставляя лишь холодную тяжесть в животе. Я сглатываю рыдание.
— Да. Это я.
— Привет! Это Холли! Из «Кингстон риэлти». — Она так и сочится энтузиазмом. — Как поживаете?
Я стою, не зная, что ответить. «Ну, не знаю, Холли. Я провела крышесносную ночь с любовью всей моей жизни, только чтобы проснуться и обнаружить, что он сбежал и оставил меня одну, и теперь я чувствую, будто весь мой мир рушится.»
Я сглатываю свой ответ и отделываюсь неопределенным:
— Прекрасно, спасибо.
— Супер! — щебечет Холли. — Я звоню, чтобы сообщить хорошие новости: нам поступило предложение насчет пляжного домика!
Я слышу, как в ушах начинает стучать кровь.
— Что? — заикаюсь, потому что ее слова обрушиваются на меня всей своей тяжестью.
Скоро у меня не будет и домика тоже?
— Здорово, правда? — воркует Холли, абсолютно не обращая внимания на мои страдания. — Правда, нам предложили немного меньше от запрашиваемого, и я посоветовала вашему отцу потребовать больше, но он хочет продать его как можно скорее. Поэтому мы срочно займемся оформлением бумаг и уладим все уже через несколько недель!
На меня накатывает головокружение и тошнота. Я стою, слушая лепет Холли о крайних сроках и о том, какая часть отойдет мне.
— Вам можно будет возвратиться на учебу! — продолжает она. — Покупатель сказал даже не волноваться об уборке. Думаю, он планирует снести дом и построить на его месте что-то другое.
— Он хочет его снести?! — я в ужасе повышаю голос.
— Ну, дом такой старый, но расположен в стоящем месте, — говорит она. — Так или иначе, дорогая, вы сможете уехать до конца недели? Я не хочу давать им время передумать!
— Несомненно, — шепчу я слабо. — Как скажете.
— Потрясающе.
Я потрясенно вешаю трубку.
Конечно, я в течение многих недель знала, что дом будет продан. Папа и Карина оказались в большинстве. Но все это время я представляла себе какую-нибудь семью, которая его купит. Детей, которые играют во дворе и таскают песок с пляжа. Воображая, как под гонтовой крышей будут создаваться новые счастливые моменты, я чувствовала, как уходит боль.
Но знать, что его снесут?
Эта мысль вызывает в моем животе волнение. Услышав эту новость после побега Эмерсона, у меня складывается такое ощущение, будто все, что я люблю отдаляется, а я не в силах как-то этому помешать.
Вздрогнув, я понимаю, что стою, застыв перед баром уже целую вечность. Перекинув сумочку через плечо, я направляюсь в сторону домика. Это утро просто замечательное: синее небо, легкий ветерок, но внутри я как будто пробираюсь сквозь бурю. Я глубоко вздыхаю, сосредотачиваясь на обочине пыльной дороги, но с каждым шагом ощущаю, как силы меня покидают, а решимость уходит.
Мимо проезжает машина. Водитель сигналит и кричит из окна:
— Классно выглядишь, крошка!
Я вздрагиваю и краснею, понимая, что иду раним утром в помятом платье. Меня затапливает волна смущения, и я обхватываю себя руками и вжимаю голову в плечи, пережидая, пока автомобиль уедет.
Я продолжаю идти, чувствуя, как к горлу подступают слезы. Я не понимаю, почему Эмерсон просто взял и поступил так после всего, что вчера вечером между нами произошло. Находясь в его крепких руках, ощущая его в себе, я снова чувствовала себя цельной, как будто каждая моя недостающая часть и сломанная деталь была исправлена и в безопасности.
Я была дома.
Я думала, он тоже это чувствовал. То, как он пронзал меня взглядом, как будто я была всем, что он когда-либо хотел в мире. Нежность на его лице, когда он подмял меня под себя, заставляя мое дыхание сбиться; ошеломленное удивление, когда он погружался в меня много раз…
Но, вспоминая вчерашний вечер, я с дрожью понимаю, что, несмотря на весь наш смех и разговоры, и фонтанирующий, умопомрачительный секс, вчера ночью мы ни разу не говорили о чем-либо существенном. О будущем. Что, черт возьми, между нами теперь происходит. Чего он от меня хочет. Какого черта он разбил мое сердце и сбежал много лет назад.
Все мои внутренности сжимаются, когда я мысленно возвращаюсь назад, к тому времени, когда я только вернулась в город. Я пробегаюсь по каждому нашему столкновению, каждому слову, все больше волнуясь. Эти воспоминания заставляют мою грудь сжаться от недостатка кислорода. Он никогда не говорил что-либо о других чувствах ко мне, кроме желания. Никогда не упоминал, что заботился обо мне, только то, что хочет сорвать мою одежду — сплошь трезвый расчет.
Вполне возможно, что это все, что он когда-либо от меня хотел.
Меня одолевает оглушительный хор вопросов, и вскоре я уже не могу им сопротивляться. Я обращаюсь к одному событию, к которому поклялась себе никогда не возвращаться. К тому дню, который отнял все, что я любила, и оторвал его от меня. И я никогда не знала, почему.
4 года назад.
Это случилось после похорон, которые уже превратили тот день в худший день всей моей жизни. Сначала была служба, наполненная ничего не значащими формальностями, после медленная процессия к туманной вершине скалы. Эмерсон был тих на протяжении всего пути, но я не могла говорить, даже если бы попыталась. Мы открыли урну, и я наблюдала, как ее прах смешивается с ветром: моя прекрасная, сердечная мама, разлетающаяся вникуда прямо на моих глазах.
После в доме был запланирован прием, но я просто не могла туда пойти. Не могла смотреть, как отец играет роль убитого горем вдовца, как будто не он во всем виноват. Поэтому мы с Эмерсоном бесцельно ездили несколько часов, пока не припарковались в незнакомой роще внизу грунтовой дороги и просто смотрели на капли дождя, стекающие по лобовому стеклу.
И я потянулась к нему.
Я была оцепеневшей от горя и хотела только одного — снова очутиться в его объятиях, чтобы спрятаться от боли с помощью единственного человека, который мог мне помочь. Единственная хорошая вещь, которая у меня осталась.
Но он отстранился и когда повернулся ко мне лицом, его глаза были безразличны, как у незнакомца.
— Я не могу иметь дело со всем этим дерьмом, Джулс.
Его слова разрывали меня, каждым слогом разрезая сердце. Я ошеломленно открывала рот, понятия не имея, отчего он так говорит. И почему именно сегодня?
— Все это… слишком тяжело, — Эмерсон отвел взгляд, потом провел рукой по волосам и хлопнул ладонью по рулю. — Блять. Я не знаю, как это сделать!
— Что? — прошептала испуганно.
Эмерсон — последняя соломинка, за которую я цеплялась, и я не могла поверить в услышанное.
— Это. Ты. Все это эмоциональное дерьмо, — жестикулировал Эмерсон, по-прежнему пряча глаза. — Я думал, что между нами просто летняя интрижка. Я не подписывался на большее.