— С меня тоже! — парировал Стенли.
У Джины на глазах выступили слезы. Все должно было быть совсем не так! Она надеялась, что они обо всем договорятся, как положено умным взрослым людям.
Джина порывисто подошла к Стенли, присела перед ним на корточки и взяла его руки.
— Прости меня, — попросила она. — Наша перепалка… Мы не должны так разговаривать друг с другом. И все же серьезного разговора не миновать. — Стенли хотел что-то произнести, но Джина протянула руку и прижала пальцы к его губам. — Нет, помолчи! Мне необходимо кое-что сказать тебе. Если я не сделаю этого сейчас, то потом уже не решусь. Видишь ли, я с самого начала лгала самой себе. Я приехала сюда, убедив себя, что прослушаю здесь курс лекций. Поначалу я сама в это верила. Я старалась подстроиться к университету, к тебе и даже к себе. Я пыталась подражать Мейбл, потому что мне казалось, что ты этого хочешь. Потом я стала подражать Рози, потому что видела, что ты одобрительно поглядываешь на нее. Когда это не сработало, я решила попробовать реализовать комбинацию из них обеих. Я старалась быть кем угодно, только не самой собой. На некоторое время я как будто потеряла себя из виду. Я сознаю, что не являюсь совершенной личностью, но все же я — это я. Сейчас мне придется заново собирать себя по кусочкам.
— Я знаю, — хрипло произнес Стенли. — Я знаю…
По щекам Джины текли теплые слезы.
— Я люблю тебя, — сказала она.
— И я люблю тебя, — тихо ответил он.
— Я буду не так уж далеко от тебя. Ты сможешь приезжать ко мне в Лондон. Я буду звонить или писать письма.
— А я буду отвечать тебе.
Нарисованная ими благостная картина была утешительной ложью, и оба знали это. Джина всхлипывала, утирая слезы.
— Пойдем, Джинни, — сказал Стенли, поднимаясь. — Посидим у камина.
Он обнял Джину, и она прильнула к нему всем телом. Он был ее раем, ее теплом, ее зашитой. Она не должна отказываться от него. Возможно, в один прекрасный день…
— Не грусти, Джинни, — произнес Стенли, убирая упавшие ей на лицо волосы. — Несмотря ни на что, нам было хорошо вдвоем. — Он помолчал. — Когда ты уезжаешь?
Джина замялась, потом ответила:
— Завтра утром. Поживу несколько дней у Милли, пока не освободится моя квартира.
Он посмотрел ей в глаза.
— Ты правильно делаешь. Если бы ты не приняла это решение, я сделал бы это вместо тебя. Я горжусь тобой, Джинни.
— Я так люблю тебя! — потупилась Джина. — Не знаю, как я переживу все это. Пожалуйста, помоги мне, — попросила она, пряча лицо у него на груди. Ее душили рыдания. В голове Джины билась мысль о том, что если ей так плохо уже сейчас, то что же будет, когда она уедет в Лондон и останется одна? Словно угадав, о чем она думает, Стен обнял ее крепче.
Они провели на диване всю ночь. У Стенли затекла рука, на которой лежала голова Джины, но он не пошевелился. Он лежал и смотрел на догорающие в камине дрова. Когда от них остался лишь пепел, гостиную освещали только беззвучно мигавшие огоньки на елке.
За окном забрезжил слабый свет. Стенли высвободил руку и потихоньку поднялся с дивана.
— Похоже, пора покидать гнездо, — пробормотал он тихо.
Глаза у него покраснели, в горле стоял комок. Эта долгая бессонная ночь запомнится ему надолго.
Как приятно держать в объятиях Джину… Нет, ее нельзя отпускать. Стенли знал, что одного его слова достаточно для того, чтобы Джина осталась. Но он слишком любил ее, чтобы сделать что-то подобное. Позже Джина возненавидела бы его. Да и сам он относился бы к себе не лучше.
— Просыпайся, ласточка! — тихо позвал Стенли. — Пора лететь…
Джина сонно потянулась и открыла глаза. Она улыбалась. У Стенли защемило сердце. Какую счастливую жизнь они могли бы прожить вместе!
— А как же елка и гирлянды? — вдруг спохватилась Джина.
— Я договорюсь с уборщицей из клиники, чтобы она убрала здесь, — успокоил ее Стенли. — Ты пока собирайся, а я приготовлю завтрак. Сегодня это сделаю я. Нужно же напоследок внести в нашу жизнь какое-то разнообразие! — попытался он пошутить.
— Звучит заманчиво, — поддержала Джина. — А вещи у меня почти собраны. Только не подумай, что я расчетливо собрала их заранее.
— Я ничего такого и не думаю, — заверил Стенли.
Еду он готовил медленно. Ему ненавистен был этот прощальный завтрак. Он вообще терпеть не мог всякого рода прощания.