Оттуда я позвонила Милке. К телефону подошла ее мама, я стала упрашивать, чтоб она отпустила Милку, но она не согласилась. Спросила, почему это я такая веселая. Я сказала, что я пьяная, а она почему-то повесила трубку. Ну и черт с ней, только Милку жалко. Вот моя мама теперь уже не боится отпускать меня с Игорем Александровичем хоть на край света. Танцевали опять все вместе, кто во что горазд. И под рояль тоже (мы собирались у Володьки Золотова). Наконец-то я увидела его родителей и впервые поняла, что в старом возрасте бывает любовь! Какие они чудные. Плясали с нами твист, и шейк, и хали-гали. Чудно! Часов в десять, прибежала Настасья Филипповна, она встречала праздник с семьей, но не забыла и про нас. Играла на рояле Бетховена, «Лунную сонату», потом Моцарта, Первый концерт. Мы все сидели тихо и слушали. Теперь не буду выключать радио, когда передают классику.
Кашин? Кашин — чудо! Мой самый чудный, самый милый, самый святой. Он не спускал с меня своих удивительных глаз.
Ладно, больше писать некогда, ребята ждут на улице… Потом…
5 мая
Поздравляю вас, Маша Сухова. Вот вы и получили первую благодарность от человека, которому не сделали ничего плохого. Все по порядку…
У нас была физкультура. Физрук поручил провести ее Лариске Гущиной, а сам пошел по своим делам.
Гущина орала на нас всех, как законченная держиморда, она ужасно любит командовать. После разминки решили играть в баскетбол. Выбрали двух капитанов: Зосю Щуклову и Великорожина. Великорожин и правда хорошо играет, а Зосю потому, что команда, за которую она играет, всегда выигрывает, ведь если Зося берет мяч, то она его уже не выпускает. Царапается, дерется, ругается. Она один раз Кольке Смотряеву руку прокусила, вот до чего азартная девица. Ребята даже говорят, что, когда она играет, от нее током бьет.
Ну вот. Каждый из капитанов должен был набрать себе команду. Великорожин человека, Зося — человека, и так, пока всех не разберут. Ну, а сразу пошла к Зосе, потому что раньше она всегда меня брала первую, хоть я и очень плохо играю. Я к ней подошла, а она меня как пихнет и говорит:
— Ты чего это поперед батьки в пекло лезешь?
Я чуть не упала, так она меня толкнула. Ну, я отошла. В общем-то, конечно, я не приобретение для команды, могу и подождать.
В итоге остались мы вдвоем с Ромкой Хейфецем. Великорожин ткнул в Ромку, а Зося сказала:
— Эй ты, давай уж, так и быть, ко мне.
Это она мне так!
Я ещё не сообразила толком, что произошло, а в зале уже наступила тишина, как будто это все, сговорившись, сделали пакость, а теперь ждут исхода.
Я повернулась и пошла к раздевалке.
— Сухова! Приказываю вернуться! — крикнула Гущина. Я и ухом не повела. Тогда кто-то кинулся за мной и подставил ножку. Я упала и ободрала коленку. Ко мне подскочили Колька Смотряев и Нинка Дерябкина, схватили за руки и поволокли обратно. Я отбивалась ногами и ударила Кольку, кажется, очень сильно. Он заорал как резаный.
— Она еще дерется, — крикнула Гущина и тоже побежала ко мне.
Потом началась общая свалка. Я не могу сказать, чтоб это было больно, но я ревела как сумасшедшая. Они щипали меня и тащили в зал. Ромка и Милка кидались на них, но их тоже стали щипать. Ведь нас было всего трое!
Ромке досталось больше всех. Его бы вообще пришибли, если бы не ввалился физрук.
— Смирна-а! — заорал он. — Что тут происходит?
— Она хотела сбежать с урока, — сказала Гущина и показала на меня.
— Как твоя фамилия? — спросил физрук.
— Сухова, — закричали все.
— Лариса! Поставь ей двойку и пусть убирается вон! — сказал физрук и ушел.
Я пошла в раздевалку, еле натянула на ноги чулки, до того больно коленкам.
Вот и вся история. Сейчас мне не больно и почти не обидно. Но что делать? За что мне такое?
Хорошо, что Кашин болеет и его нет в школе, а то красиво было бы, если б это случилось при нем. А может быть, это произошло потому, что его не было?
Не знаю я. Мне плохо. Плохо — и все. И все.
6 мая
В школе все как ни в чем не бывало. Только Зося подошла и стала соболезновать, какие все гады, но я послала ее к черту. Тогда она прицепилась к Гущиной и все перемены шушукалась с ней. Зося ведь теперь выбивается в отличницы! Ах, да зачем я это пишу? Наверное, опять для того, чтоб отделаться от них поскорей и не описывать с бухты-барахты того, что было потом. Сегодня.
Да. ЭТО было сегодня. Да, именно сегодня. Шестого мая!.. После уроков я зашла к Кашину. Он лежал в постели, и я очень испугалась, что ему плохо, но он сказал, что ему просто неохота было идти в школу и он настукал градусник. Потом… Я все помню как во сне. Мы с ним почему-то поспорили, кто ставил «Ревизора» — Мейерхольд или Вахтангов. Самое смешное, что я не помню, что говорил он, и что говорила я. Поспорили на… поцелуй. Если я проиграю, то я его поцелую, а если он — то он. Мы стали думать, как же узнать, кто поставил. Кашин вскочил с постели и стал искать всякие книги. Но книг он не нашел. Тогда он сказал, что раз этого нельзя выяснить, то мы оба наполовину проиграли, наполовину выиграли, а значит, мы просто должны поцеловаться, оба сразу. Мне было очень страшно, дико страшно. Я и сама не знаю, почему это, но я согласилась. И мы поцеловались! Странно, совсем не стало стыдно, и даже сознания никто из нас не потерял, как я думала раньше. Потом мы поцеловались ещё. И еще. И еще.