Но почему она с загадочно-иронической усмешкой кивнула на дверь Виталия? Неужели он еще здесь? Значит, все действительно «поправимо»?
Елена торопливо прошла в свою комнату.
Костя, как был, не раздеваясь — а это всегда ее огорчало, — спал на диванчике. На столе лежал ком мокрой глины, а рядом возвышалась чья-то горделивая голова в шлеме... Нечто вроде рыцаря, развевалось даже перо... Алиса, наверно, помогала... да и у Кости к лепке с детских лет страсть. Свесившаяся до пола рука мальчика как бы хранила в себе силу все еще не остывшего созидания...
Но Елена лишь мельком взглянула на сына. Она бросилась к шкафу. Теперь безразлично, увидит он или нет. Голубенькая бумажка была все там же. Елене не сразу удалось ее вытянуть: чуть не сломала ноготь. Она ее не развернула, не перечитала.
Все в том же горячем самозабвении, даже не постучавшись, распахнула она дверь в соседнюю комнату.
Распахнула и за всю совместную, почти пятилетнюю жизнь с Виталием, быть может, впервые застала его врасплох.
Подперев свое красивое лицо кулаками, он бесцельно сидел за столом. Высились все те же пирамиды тщательно упакованных книг. Один на другом стояли чемоданы. Ремни обхватывали одеяло и подушку. Все — точно готовый к последнему выстрелу снаряд...
Но вот лицо свое он не успел подготовить — было оно не злым, а скорее мрачно-растерянным, слегка вопросительным. Даже губы почти по-ребячьи обмякли.
Увидев ее, он попытался все это спрятать.
— Ну, будет, не дури... — начал было он тихо.
Подойдя к ней, ободряюще положил на плечо свою тяжелую руку. Пожалуй, никогда не всматривались они друг другу в глаза так остро, так глубоко.
В краткое это мгновение перед женщиной пробежала вся ее жизнь с этим человеком: и та, что была, и та, что еще могла бы быть. Сейчас она точно знала, что он готов, хотел бы остаться, а быть может — ценой ее поражения, — останется, и навсегда.
Рука его такой тяжестью давила на плечо, что женщине осторожно ее сняла.
Он сразу же насторожился, на лице проступило знакомое ей выражение жесткости и упрямства.
Еще одно ее неловкое движение, а тем более неосторожное слово — он не остановится ни перед чем, порвет последнюю нить...
Но она рассматривала это мужское лицо, точно посторонний предмет.
Какое счастье, что все еще поправимо!
Как видно, и он ощущал, что с каждым мгновением все больше и больше становится для нее чем-то посторонним, ненужным.
Лицо его стало не только злым, но и глуповатым.
— Прости, Виталий, я задержала твою телеграмму. Клавдия Степановна сообщает, что Гостенко уехали в Винницу навсегда. Комната для тебя свободна.