Тётя Люба всегда выглядела недовольной. Прищуренные глаза высматривали признаки грядущих неприятностей, а раздутые ноздри выдыхали вместе с воздухом разочарование.
— Ну, хоть чистенькая, — одобрила она Лиану, встретив её утром у ворот.
За высоким забором протяжно мычала корова.
— Не доенная, — обронила тетя Люба. — А ну цыц! Не сдохнешь за час. Ну, чего встала? Пошли.
По улицам они шли в компании солнца – никого больше не было. На центральной площади теснились здания горадминистрации, суда и старого универмага, отданного на разграбление варварам-дельцам. Работала только управа. По белым контрфорсам вилась вязь нечеловеческой речи; на крыше цвело что-то яркое – жёлтое, красное, лиловое; табло, демонстрировавшее раньше сводки погоды, теперь мерцало лозунгами: "Древо держит мир", "Корни кормят, листва хранит", "Твоё тело – почва".
Лиана отстала от соседки, по ступенькам еле поднялась, отсчитывая каждый шаг. Тяжёлая дверь мягко втолкнула её в мраморный вестибюль.
— Утречка, Вов, — поздоровалась с охранником тётя Люба. — Это со мной девочка.
Хмурый мужчина в скафандре – Миша говорил, как называется форма, но она забыла мудрёное слово – коротко кивнул, и они прошли сквозь турникет.
Подниматься по большой лестнице они не стали, свернули сразу же влево, и тётя Люба повела Лиану путаными переходами. Через минут десять, пройдя мимо открытых дверей, ведущих в новые коридоры, мимо столовой, мимо кухни, где хохотали невидимые, но радостные женщины, мимо оранжереи, они вышли к приёмной. Новую широкую дверь – проём украшали пятна свежей штукатурки – покрывал рисунок пышной ветки с лилово-чернильными листьями.
Тётя Люба поскреблась тихонько. Створки распахнулись, и Лиана подавила вспышку гнева, так не вовремя проснувшегося.
Дендроид был один – их вообще прибыло немного, если сравнивать с населением Земли, с прежним его числом, – всего один на всю большую область. В патрулях служили люди.
Гротескная фигура, напоминающая человеческую, высилась посреди бывшего кабинета. Пол скрывал толстый слой чёрной жирной земли, в которой сразу увязли ноги. Корни и корешки достигали стен, сплетались там шпалерами; руки-ветки управлялись сразу с дюжиной полупрозрачных экранов, висевших в воздухе без какой-либо опоры, их источник – друза кристаллов – проглядывала из кроны.
— Простите, Увез, если помешали. Вот, это тут эта... — Тётя Люба согнулась в неуклюжем поклоне, дёрнула Лиану за рукав, шикнула.
Ствол, покрытый чёрной корой, скрипнул, оборачиваясь, и Лиана всхлипнула-вдохнула. Среди пластинок сухого дерева открылись огромные кошачьи глаза, каждое размером в детскую ладошку. Носа не было, а ртом служила глубокая щель, вившаяся между узоров коры.
— Имя, — сказал дендроид. Голос у него оказался мягкий, тихий, похожий на шум ветра в лесу.
— Лиана, — поспешила с ответом тётя Люба. Вытолкнула вперёд Лиану и, пятясь, вышла.
В туфли засыпалась земля. Стоять было неудобно, но она молчала и разглядывала дендроида. После первых репортажей – рваные кадры, истерические крики – их изображения не появлялись нигде, а потом и сеть с телевидением отключили.
— Хорошее имя. Древообразное.
Лиана вспомнила, как хотела сменить имя, но дед отговорил, ведь именно он её так и назвал.
— Ты хочешь работать. Ты умеешь что, — не спрашивал, а утверждал ровным тоном дендроид. Руки-ветки продолжали выписывать на экранах невидимые знаки, кристаллы мерцали.
— Да, я... Хочу работать на вас. Пусть цветет Древо! — вспомнилось набившее оскомину приветствие-прощание дендроидов. — Умею готовить, могу убирать, ухаживать за животными, за детьми, — она не стала упоминать знания языков, не нужных теперь никому.
— Ты принята. Пусть растёт Древо.
Поджидавшая за дверью тётя Люба удивлённо покачала головой.
— А ты, девка, умеешь с начальством говорить. Ну, пошли, пока тебя ещё оформят, пока разберутся – полдня пройдёт, а у меня Машка недоенная.
В бухгалтерии, словно и не заметившей смены власти да и вообще жизни, толстые тётушки оформили Лиану как подсобную работницу, выдали талоны и велели приходить завтра перед рассветом.