Засыпала Маришка с трудом – капризничала, плакала, звала папу. Лиана намучилась, пока её уложила. Хотелось лечь рядом и выть в голос, призывая на помощь то ли бога, то ли чёрта, лишь бы помог, лишь бы толк был.
Дед сидел на крыльце. Он убрал в доме, развесил проветриваться одежду, найденную в пустых домах, и теперь отдыхал. В темноте горел тускло огонёк сигареты, крепкий, даже затхлый, запах забивал ноздри.
Лиана села рядом, придвинулась поближе, чтоб ощущать тепло, и подумала, что когда-нибудь её внучка будет так же сидеть рядом со своим дедом. Обязательно будет.
Тревога грызла её, не отпускала – казалось, что Миша зовет, просит помочь, а она стоит на скале и не знает, что делать: или прыгать вниз на камни, или пытаться взлететь.
— Сегодня новая объява, — сказал дед. — Стращали обысками. Мол, проверка неблагонадёжных... Забегало дубьё, затрясло ветками.
Что-то тоненько свистнуло, как ночная пичуга. Дед всмотрелся в темноту, отложил сигарету в пепельницу. Свистнуло снова. Теперь дед и сомневаться не стал, вложил два пальца в рот и выдал такую руладу, что у Лианы в ушах зазвенело. Она затрясла головой, возмущённо приоткрыла рот, набрав воздуха для гневной речи, и осеклась.
Из-за тонких перил, поднявшись с земли, показалась фигура – чёрная на сером. Лиана сама не поняла, как оказалась на ногах. Миг – и она уже сжимает колючее, мягкое пальто, пахнущее резко и знакомо. Плач и смех смешиваются воедино, она пытается что-то сказать, но лепет уступает даже маришкиному. Живой! Настоящий, прежний.
Рядом заухал дед, захлопал ладонями по плечам, а потом схватил в охапку их двоих сразу и обнял. И всё стало так, как и должно быть.
Всю ночь она рассказывала ему всё подряд, шептала на ухо глупости, невнятно жаловалась, как плохо без него, как тяжело. И не отпускала ни на секунду. Только вот он больше молчал.
Перед рассветом разговор зашёл о том, чего она избегала и думать не хотела. О будущем.
— Я не могу остаться. Меня ждут, — сказал он. Тяжёлая рука прошлась по спине, пересчитала позвонки. — Но я ещё вернусь. Мы все вернемся.
— Когда? — Она была готова ждать вечно, но пускай их, этих нетерпеливых дней, будет поменьше.
— Когда победим.
— Миш... Мы уже проиграли. Ты не заметил? — усмехнулась она горько и посмотрела на него через завесу волос.
— Нет, не заметил. У нас есть... кое-что.
Он сел на кровати, потянулся к брошенной на полу одежде. Достал из сумки грязный бумажный пакетик, взвесил в руках. Лиана села рядом, обвилась у плеча.
— Это что? Запах... Мерзкий запах.
— Я точно не знаю, я же не химик. Один из наших, из тех, — махнул он рукой, — партизан подземных, в общем, он соорудил это средство из гербицидов и ещё каких-то смесей. Огонь же дендроидов плохо берет – пока подожжёшь, тебя успеют на компост разделать.
— И?
— Ты же в управе работаешь, на этих... — Миша скривил губы.
Лиана подавила вспышку гнева – не ему судить её! Не его дед, вырастивший её в одиночку, предлагал обменять себя на воду. Наверное, он что-то заметил, потому что продолжил мягче:
— Я понимаю, правда, понимаю. Ты осталась одна, без помощи, без меня... Это моя вина. Извини.
Она кивнула. Не хотелось ничего говорить, потому что иначе она не сдержится и наговорит много лишнего, такого, что никогда не забудется, засев в памяти занозой.
— Пожалуйста, Лиана, помоги нам.
— Вот эту дрянь надо высыпать на Увеза? — Она представила, как осыпает высоченного дендроида вонючей смесью, приговаривая "расти большой-пребольшой", и хихикнула.
— Зачем? Нет, не надо ничего сыпать на этого... На него. Ты же с землёй возишься? Вот и подмешай вместе с удобрениями – умник наш говорил, что там реакция пойдет какая-то замороченая.
— А если так? Без... удобрений.
От обычных слов не было так страшно, как от вида белой золы с крохотными кусочками костей.
— Не подействует. Вроде как у животных нет необходимых энзимов. Да не химик я, не знаю!
Он втиснул ей в руки пакет и встал. Отвернулся, одеваясь.
Лиана сидела молча, не отводила от него взгляда, а он всё суетился, подбирая то одно, то другое: поднял упавший ботинок, положил в сумку вывалившийся сверток белья.
— К Маришке зайдешь? — спросила Лиана, устав ждать.
— Нет. Скажи ей... Хотя ничего не говори, она всё равно ничего не понимает.
— Да всё она понимает, — вздохнула Лиана и встала, чтоб помочь ему собраться. Пакет остался на подушке, отравляя её своей вонью. — Но лучше и впрямь промолчать. Она будет плакать.
Он обнял её, поцеловал коротко, крепко, уколов усами, и ушёл.
Лиана не вышла провожать: стояла у окна, смотрела, как дед выводит мужа огородами, и мяла в руках бумажный пакет.