– Этого мало, – сказала Лу. Они поцеловались, вкушая отчаяние, гложущую боль разлуки, печать вокзалов; один уезжает, другой остается; отпуск кончился; ненужным мусором лежит в траве фейерверк, уже другие грустят с Пьеро и в окна морских ресторанов любуются спускающимися сумерками, и крепче всего, что было, этот поцелуй. У вас есть мой адрес, лязг дверей, пишите, взмах флажка, мы еще увидимся, клубы дыма заволакивают все кругом. Она освободилась. – Этого мало; – неуверенно повторила она. Он потянулся, но не нашел губ и лизнул соленую щеку. – К чертям собачьим такую жизнь, – сказала она и с вымученной беззаботностью добавила:
– Простите за выражение.
Как странно, думал он, что-то дьявольски странное со мной происходит.
Он спросил упавшим голосом:
– Вы вернетесь сюда в будущем году? – Исключено, – сказала она. – Старики готовились к этой поездке всю жизнь. Но, может, Крог их обогатит. Они здесь вложили немного денег в «Крог».
– Он платит десять процентов.
– Нужно пятьдесят, чтобы опять поднять их с места. Сторож еще раз крутанул гром. Потом стал выуживать кресло Венеры, оно с минуту раскачивалось на ветхих веревках, потом взмыло под облака и скрылось.
– Времени в обрез, – заметил Энтони, – а мы его тратим впустую.
– Понятно, куда вы клоните.
– А что, вы против?
– Конечно, нет. Для здоровья только полезно. – Опять из нее полез этот цинизм. – После Вутона прошло целых шесть месяцев. – Ради бога, – взмолился Энтони, – забудьте о Бутоне. Они ехали обратно; ради чего забирались в такую даль? Выпили кофе, Лу выпила вишневой шипучки – и все. – Мы потеряли два часа, – подвел итог Энтони.
– Наверстаем, – ответила Лу. Подтянув колени к подбородку, она устроилась в самом углу машины; на неровностях дороги колени подкидывали ее голову. – В будущем году в это время…
– Где вы будете?
– Скорее всего, поедем в Борнмут.
Они вышли у магазина и купили бутерброды. Энтони не любил занимать руки, и Лу сама понесла пакет.
На площадке четвертого этажа они подошли к окну перевести дух. Обежав всю улицу, взгляд упирался в воду; из-за озера со стороны Центрального вокзала доносились трамвайные звонки, было слышно, как в берег бьется вода. Отдышавшись, они поднялись на последний этаж. На двери была приколота визитная карточка Минти: «М-р Ф.Минти». Не найдя звонка, Энтони забарабанил в дверь рукой.
– Интересно, как расшифровывается это "Ф", – сказала Лу.
Дверь открылась, и Энтони объявил:
– Мы пришли завтракать.
– Невероятно, – сказал Минти. – Я очень рад. Обождите минутку – Минти приберется и заправит постель. – Они слышали, как он разгладил одеяло, вылил умывальный таз, куда-то пошел в шлепанцах, закрыл шкаф, передвинул стул. Потом вышел и пригласил:
– Проходите, проходите. – Познакомьтесь: мисс Дэвидж.
– Доброе утро, – сказал Минти. – Мне очень приятно, такая неожиданность. Ничего, если вы сядете на кровать? Хотите какао? – Мы принесли бутерброды.
– Прямо пикник, – сказал Минти. Он опустился на колени, порылся в шкафу, вспомнил. – Вот беда! Хозяйка разбила мою единственную чашку. Спущусь к Экманам, у них есть. – Он продолжал оставаться на коленях, зажав в руке банку сгущенного молока. – Можно, конечно, пить и отсюда. Я не частый гость у Экманов. Могут не дать. – Он оживился:
– Вспомним старину, Фаррант!
– Какую старину?
– Когда мы прятали в тумбочке банку сгущенки – как же вы забыли? И сосали через дырочку в крышке. – Он с сомнением взглянул на гостью:
– Вы когда-нибудь тянули молоко через дырочку, мисс Дэвидж? – Зовите ее Лу, – предложил Энтони. – Тут все свои. Хотите бутерброд? – Минти вынул ножик с двумя лезвиями, кривым шилом и штопором. Размеры ножика объяснили происхождение странной опухоли на его кармане. Минти принялся шилом буравить крышку.
– Не проще открыть консервным ключом? – спросила Лу. – Это будет не то, – огрызнулся Минти. – И потом, у меня нет консервного ключа. – Он подал ей банку, зажигая в глазах недобрый огонек, когда, не пробуя, она передала ее Энтони. – Так что же, собственно, – спросил он, – привело вас к Минти?
– Дружба, – ответил Энтони, расправляясь с банкой. – Хотелось поймать вас до работы.
– Для хроники ничего нет?
– Ничего, – ответил Энтони. – Я рассчитывал, что мы вместе что-нибудь подыщем.
– А Хаммарстен дал хронику. И Пилстрем.
– Мы встретили их вчера в Тиволи.
– Об этом и речь, – сказал Минти. Он опустился на колени около умывальника и грустно продолжал:
– Я знал, что они вас переманят, вы, наверное, пришли подготовить меня. Что будете работать с ними, а не со мной. Они предложили вам половину. – Он достал из шкафа еще одну банку, поболтал над ухом, положил назад. – Эту я вчера кончил. – Что они написали?
– Пилстрем пишет, что Крог не дослушал оперу и уехал на автомобиле в Тиволи. Хаммарстен пишет, что в Тиволи он ездил обсудить какое-то театральное начинание, подробности в завтрашнем номере газеты. – И это, по-вашему, хроника?
– Все, что он делает, – хроника.
– Ну, если вам этого достаточно, то разговор шел о «Перикле», – сказал Энтони. – Под это дело Крог дает Хаммарстену деньги. – Что? – вскричал Минти. – Хаммарстену? С ума сошел. Они все сумасшедшие, эти денежные тузы. Заберут себе что-нибудь в голову – и готово. Могли вы подвернуться или я. Но подвернулся Хаммарстен. – В конце концов, это его деньги, он может поступать с ними как ему нравится, – сказала Лу.
– Почему бы мне не оказаться на месте Хаммарстена? – обижался Минти. – Последние десять лет я ходил за Крогом как привязанный. – Он подошел к двери, обшарил карманы халата, сигарет не обнаружил, зато вытащил свалявшуюся пыль, какая обычно собирается под кроватью, и клочок бумаги. Записку он прочитал вслух: «Не забыть: канарейка, пирог, варенье из крыжовника».
– У вас есть канарейка? – спросила Лу.
– Выходит, этой бумажке пять лет, – подсчитал Минти. – Птичка очень много пела и умерла. Но при чем варенье из крыжовника? Я никогда его не любил. – Он смял бумажку, чтобы выбросить, но передумал и сунул ее обратно в карман. – Если бы десять лет назад я заполучил такие деньги… – Или я, – подхватил Энтони. – Я бы сразу запатентовал зимний зонтик с рукогрейкой. Не было капитала! А дело было верное. – Ради бога, говорите о сегодняшнем дне, – запротестовала Лу. – Что вы все время говорите о прошлом? Какие странные. Разве у вас нет будущего? – Откровенно говоря – нет, – сказал Минти. – Если бы у нас было будущее, мы бы тут не сидели.
– А что такое? Чем плох Стокгольм?
– Это не Лондон, – сказал Энтони.
– Вот именно: не Лондон.
– Здесь в тысячу раз лучше, чем в Ковентри, – сказала Лу. – Милое дитя, – начал Минти, шаря пальцем в мыльнице. Те о чем-то пошептались за его спиной, Энтони заскрипел кроватью. – А мне нравятся такие мужчины, – повысила голос Лу. – Раз это его деньги. Минти обернулся и уставил на нее влажные горящие глаза.
– Это не его деньги. Он их взял в долг, он самый обыкновенный должник. Мы так не можем, потому что нам не доверяют. Если бы нам доверяли, мы бы сами были Крогами. Он такой же человек, как мы все. Никаких особенных преимуществ у него нет. Однако нам приходится жить в обрез, нам не доверяют в банке, мы считаем каждую сигарету, ютимся в дешевых углах, экономим на прачке, крохоборствуем. Вам этого не понять, дорогая, – раздраженно кончил он, – вы слишком молоды. – Он не любил девушек и не собирался скрывать это; пошлые создания; несчастные люди, у кого есть сестры, в храме весь вид поганят своими шляпками. – Ничего подобного, – ответила Лу. Она беспокойно задвигалась, встала с кровати, прошлась по комнате, пальцем проверяя пыль на стульях, подоконнике, на занавесках.
– Почему у меня нет работы? – пытал ее Минти. – Почему вот он зависит от своей сестры? Все из-за Крога. Покупайте «Крог»! Дешевле, рентабельнее, почти монопольное положение, издержки падают, дивиденды девять процентов. Крог прибрал к рукам все деньги, а работает у него вдвое меньше народу, чем в годы самой злой безработицы. По его милости у нас не протолкнуться на бирже труда. Поставьте обратно (это Лу взяла стакан), не трожьте моего паука, пожалуйста.