И дворник курит опостыло,
Метя опавшую листву,
И мимоходом о чем-то грезит наяву.
1982
Нашлось место и великому Шекспиру.
Вопросу: быть или не быть?
Отвечу я: Не быть. А это значит,
То, что судьбой отведено, прожить
Без страха, без оглядки. Пусть поплачет,
Склонившись надо мной, уставший Бог…
Не быть! Не быть еще сильнее…
Меня к себе он вытащить не смог…
Не быть! И безнадежней, и больнее…
***
Не ладно что-то в датском королевстве,
Изрядно всем все это надоело.
Закон суров, и в этом действе
Преобладает он. Такое дело.
Без череды лихих смертей,
Но не без доли драматизма,
Процесс идет. Молчит злодей,
А гений занят онанизмом.
1986
Далеко не всегда объект «Параномики» находится на поверхности. Довольно часто неискушенный читатель и не подозревает кому или чему посвятил свое произведение поэт. Вот достаточно характерный пример.
Забыв унылые года
С сумою за спиной, которая полна
пустых кошмаров и забот,
ленивый грязный идиот,
в порыве смеха окаянном
И в тихом упоеньи странном,
За счастьем он летел, как пуля,
Не зная, ДЛЯ КАКОГО ХУЯ!!?
1987
Только самые опытные чекомазоведы в курсе, что на написание сего опуса поэта вдохновило стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Я помню чудное мгновенье…».
Вершиной «Паратезиса» заслуженно считаются легендарные «Истуканы».
На барахолках, в овражках,
в борделях и даже в сортирах,
в маленьких каталажках,
и прямо в стрелковых тирах,
***
В прахе и в тлене прямо,
на Этне и на Фудзи-Яме,
Из звездного света сотканы,
Под небом стоят истуканы.
1988
Долгое время Игорь Чекомазов не мог закончить своих «Истуканов». В оное время он даже считал, что это сделать совершенно невозможно, так как это касается слишком высоких материй…
– Эта хуйня посложнее будет, чем «Фауст» Гете – говорил он.
Тем не менее, через три года Игорь закончил «Истуканов». Он посчитал, что сделал это слишком поздно, так как мир уже успел сойти с ума. Тем не менее, эти строки увидели свет. Вернее, это свет их увидел…
Вот это продолжение…
Банальны они, нормальны,
Пресыщены и перегреты,
Внутри у них нету тайны
В душе у них нету света.
***
Пред ними молчат ураганы,
и зарева что-то гасит,
под ними тверды океаны,
и звон тишины им возгласит:
***
о том, что они не такие,
нет-нет, совершенно другие,
и непроглядно пустые,
и несомненно простые,
***
О том, что все это правдиво,
о том, что жизнь быстротечна,
она несомненно красива,
и лишь потому, что конечна
***
А, значит, не так уж глупо
не боятся ни Бога, ни черта.
…А, значит, еще доступна
дорога иного сорта.
***
И пусть открываются тайны,
И пусть набираются света.
Ведь это совсем не случайно…
Хотя, может, и не заметно…
1991
Думаю, нет нужды говорить, кому посвящались эти строки…
Художественная мазня
А мы, тем временем, вернемся к юному Чекомазову, который, как и всякий достигший совершеннолетия детдомовец Союза Советских Социалистических Республик, получил от государства документ о среднем образовании и ключи от квартиры.
Членом Союза писателей Чекомазов не являлся. В силу присущего ему мировоззрения это было совершенно исключено. Поэтому вопрос заработка стоял остро.
Игорь устроился художником-оформителем на завод Промсвязи. Он скептически относился к своей работе, называя ее «художественной мазней». То, что он делал, тогда называлось «наглядной агитацией». В нынешнее время это можно было бы назвать «мотивирующей графикой».
Диссонанс между ее возвышенным содержанием и приземленной прозой жизни оставил глубокий след в душе Игоря.
Товарищ знай – не дремлет враг,
Нальет говна – до самых срак,
Болтун – находка для шпиона.
И тот, и этот – два гондона.
***
Повысим качество труда,
Иначе будет вам пизда.
Объявим пьянству смертный бой
И отхуячим всех елдой.
***
Не брезгуй за собой убрать,
Коль не на все тебе насрать.
Долой халатность, жадность, лень
И остальную поебень.
1983
А потом, неожиданно для всех, началась перестройка. Даже так – Перестройка. С большой буквы. Теперь уже и жизнь, и связанные с ней диссонансы стали другими.
Шаг вперед – два назад,
Нитевидный, неровный
Пульс на землю истек
У щербатой стены.
А кругом – город-сад,
Только я не садовник,
Не садовник – и все,
Нет ничьей в том вины…
Вздох. И мелкая дрожь
Униматься не хочет.