Зябко… обхватив себя руками, я вышла из комнаты, оставив на столе сплетенные браслеты, и направилась в душ: смыть с себя беспокойство, полет на дружелюбном омо, лесные приключения и ощущения чужеродного присутствия. А уже потом со спокойной совестью устроиться на настоящей мягкой постели.
…Он…
…Не устояв перед искушением, он решил посмотреть, как необыкновенная темная устроилась на ночлег. Если не трогать ее защиту, она и не почувствует его присутствие. Но все-таки ему стоило перестраховаться. Он уверенно глотнул из стеклянного флакона переливающуюся розовую жидкость и невидимым для окружающих, выскочил в окно прочь из своей, снятой на одну ночь, дешевой комнаты.
Даже если в этот темный час и были бы прохожие, то никто не заметил бы небольшое вздыбившееся облачко пыли, вдруг возникшее на ровной протоптанной дороге.
Обойдя нужный дом по кругу, он подсмотрел в каждое окно. В перовом он открыл для себя милую картину: спящая на кровати девочка – дочка колдуньи. В следующем окне он увидел сидевшего на застеленной постели седого гнома, в полной темноте. Зрение после посвящения в орден Пресветлого позволяло ему рассмотреть печаль или даже скорбь на лице старика, гном рассеяно рассматривал свои собственные сморщенные руки. На третьем окне ему улыбнулась удача. Он наткнулся на кухню, где одинокий огонек трепыхался на обеденном столе, а благодаря необычной женщине происходило все самое интересное, кто бы мог подумать?
Никогда ему не доводилось узреть вживую колдовство такой красоты: сияние золотых и черных искр было завораживающим даже для служителя ордена светлого бога.
Когда колдуны или колдуньи обращались к своему дару, обычно это выглядело, как черное тягучее «нечто». Оно и выполняло волю темного, «пачкая» свою цель. Такое колдовство традиционно сопровождалось телесными пожертвованиями: кровью, частью тела или смертью. А желаемое нередко было подлым, низким, недостойным и злым.
Светлое колдовство же было полной противоположностью. Оно обладало золотым цветом, будто чистый свет изливался из светлого одаренного. И нес он в себе добро, чистоту и саму жизнь.
Встали светлые против темных колдунов, обратились в орден служителей Пресветлого, чтобы не позволить темным вредить и использовать пустых людей в своих черных замыслах. И завязалась война между противоположностями, которая длилась до сих пор.
За это время бесконечной борьбы между темными колдунами и светлыми служителями ордена ни одного простого светлого одаренного не осталось. Все без исключения светлые прошли посвящение и использовали свой дар только против темных. Когда-то славились они добрыми деяниями: целительством, выращиванием дивных садов, выхаживанием животных, заботой и помощью страждущим и подобными умениями.
Он сам уже и не мог вспомнить, когда просто так обращался к огню Пресветлого для чего-то приятного. В его памяти остались только нескончаемые сражения и безоглядное противостояние.
Ему выпал случай видеть в эту минуту нечто совершенно иное, необычное и капельку чудесное. И вновь происходящее откликалось непривычным теплом в его заледеневшей душе. Ему по-настоящему нравилось наблюдать за плавными движениями мерцающих крупинок, зависших прямо в воздухе, и за завораживающим танцем бликов, отражающихся на стенах.
Но больше его привлекало смотреть на саму колдунью. Ему нравилось ее бескровное уставшее и отрешенное лицо, ее закрытые глаза, слегка нахмуренные темные брови, безупречный нос, сжатые от усердия губы, тонкие пальцы, тихонько поглаживающие подлокотники старого кресла. Он долго рассматривал ее руки, которые плели браслеты: один черный, другой красный, однако, талисманы?! Он любовался, как она ловко использовала палочку, которую в конце видоизменила, а затем спрятала у себя на груди. Он уже знал, как будет убеждать своего командира в том, что эта темная была не такой, как все. Мысль, что этой странной, красивой и притягательной колдуньи вдруг не останется в живых, пугала его с неистовой силой. От этого он снова упадет в пучину безразличия и равнодушия. Ему совсем не этого хотелось.
Он так сильно хотел коснуться ее, особенно после того, как закончилось колдовство… прямо сейчас дотронуться хотя бы кончиком пальца до ее бледной щеки.
Она была прекрасна. Ее черные волосы спутаны, а губы пересохли, и сама она держалась на последних крохах сил. Желание дотронуться было столь велико, что он неосознанно поднял и протянул руку к окну, встретив стеклянную преграду под ладонью. В тот же миг она его почувствовала, но увидеть никак не могла, хоть и очень старалась. Металась, смотрела по сторонам в поисках беспокоящего ее взгляда, пока не подошла к единственному окну, за которым был он.
Обнаружить источник беспокойства у нее так и не вышло. Еще бы… слезы василиска способны на многое, все зависело от того, как их приготовить. Он останется для нее невидим.
Неожиданно для него она повторила его жест своей изящной кистью. И если бы не оконная преграда, он смог бы почувствовать тепло ее кожи. Сердце его дрогнуло, аритмично трепыхнулось. Ее серые глаза, такие колдовские, утомленные и испуганные, затягивали на самое дно. Так и не найдя того, что искала, она ушла, оставив его одного.
Он еще долго не мог опустить руку, оставляя отпечаток горячей ладони на стекле. Все прожигал опустевшую комнату своими желтыми, почти звериными глазами. Его терзали неоднозначные ответы на вопросы: что же с ним происходило? Получится ли ее уберечь для себя?
После того, как он убедился, что темная заснула, он позволил себе вернуться обратно в свой гостиничный номер. Ему тоже надо немного поспать…
…Где-то среди дорог…
…Трое всадников на своих ездовых животных мчались с небывалой скоростью. Они пронеслись мимо указателя, подсвеченный в темноте маленьким магическим фонарем, который гласил: «Уважаемый Путник, до ближайшего города – Вуно осталось всего десять километров». На лицах всех троих служителей ордена появилась злорадная предвкушающая улыбка, которую у двоих скрывала золотая полумаска…
…Она…
…Пробуждение вышло резким и нерадостным. Орлих жестко трепал меня по плечу, а я испуганно на него уставилась с вопросом в глазах: «Что случилось?»
– Вставайте, быстрее собирайтесь и бегите из города. – тараторил старик – гном. – С утра слышал, что в город прибыл служитель. Они не ходят по одному и не появляются просто так. У тебя дар, да? – Я хотела возразить, но он мне не позволил. – Нет, не отвечай. Буди дочь и убегайте. Я соберу провизию в дорогу.
– Спасибо, – ошарашено проговорила я.
Но Орлих меня уже не слышал. Его слуховая труба уже была в руке.
Он скрылся в дверном проеме, а я осторожно, но настойчиво разбудила Соню. Как только она открыла глаза, я сразу сообщила, что нам пора бежать. Моя дочь – сообразительная девочка, она тут же вскочила и принялась переодеваться с молниеносной скоростью, то же самое сделала и я. Я с помощью темного дара уместила все наши вещи в рюкзак. Полностью одетые в позаимствованную чистую одежду, с рюкзаком за моей спиной, мы прошли на кухню.
Пожилой гном протянул мне собранный узелок, а в его блеклых глазах стояли непролитые слезы. Не знаю, что могло его так сильно растрогать, но на руке я приметила черный браслет. Я забрала протянутый узелок с едой, сама крепко обняла приютившего нас старичка по имени Орлих – мастера гончарного дела и просто хорошего гнома, и прямо в ухо быстро заговорила:
– Спасибо тебе, Орлих, за все! Носи браслет, не снимай – все беды отведет. Дочери в почтовый ящик подкинь, она сама к нему притянется и носить будет. Глядишь, все на лад пойдет. По Гее не скучай, не надо. Сам живи, а не существуй. Даст судьба свидимся еще раз, – я поцеловала его морщинистую щеку, на прощанье.