I-45 наконец захлопнула рот. Она словно попала в иное измерение — из душной Седьмой прямиком в рай для патрициев.
«Трансзональный экспресс до курии Четыре отправляется с пятого пути. Приятной поездки».
Энцо нетерпеливо потянул её за руку, и I-45 поспешила следом. Теперь ботинки скользили не по грязи, а по гладкому камню. Запах выпечки сменился столь же неземным ароматом духов. Кругом распускались цветные огни, звучала тихая музыка, бормотали новости на общегалактическом — I-45 узнавала отдельные слова из потока речи, выучила кое-что за время работы на заводе.
У экспресса стоял странный шум, словно под напряжением гудели сотни, тысячи проводов. Энцо дошел до конца платформы и затолкал I-45 в вагон: через выступающую подножку, по узкому коридору, где ноги утопали в податливом бипреновом напылении, прямо в купе. Щелкнула дверь, и гул двигателей поутих.
— Это вышло случайно, — вырвалось у I-45, когда Энцо, вздохнув, опустился на сиденье напротив. — Я не хотела сбегать.
— Знаю.
Теплые пальцы ухватили ее руку, перевернули ладонью вверх, и кожу что-то кольнуло. Угол пластиковой карты, поняла I-45.
— Нет, мне не нужно. — Она протянула карту обратно, но Энцо был непреклонен. Пришлось сунуть её в карман.
Экспресс тронулся. I-45 привалилась плечом к вибрирующему боку вагона. Снаружи что-то мелькало, порой яркое, порой тёмное. Вдали тянулись световые линии магистралей, число которых становилось всё меньше.
Перед зоной отчуждения настроение резко упало. Состав втек в иной мир, над выходом из купе загорелась красная лампочка. Находиться в коридоре во время прохождения земной атмосферы было крайне нежелательно — только в туалет и обратно. В случае аварии и разгерметизации салона двери автоматически блокировались до прибытия службы помощи.
А кто не успел, тот опоздал, сообщил приятный и весёлый голос из динамика у потолка.
Купе заливал багряный пульсирующий свет, от которого стало неуютно и тревожно. На ум лезли жуткие версии аварий — как поезд с железным визгом сходит с путей и заваливается набок. Как стекло трескается, впуская жаркий, зараженный радиацией воздух. Или выскочившего в туалет Энцо блокирует в коридоре. I-45 представила, как он будет метаться между бронированными перегородками, а она будет стучать ему из относительной безопасности купе... Подземные духи всегда преследовали её, уносили близких людей прямиком в Тартар.
Она потерла щеку; та горела и чесалась. В купе вдруг стало нестерпимо душно.
— У меня родители недавно умерли, — вдруг сказала она.
Энцо невнятно хмыкнул в алой темноте.
— Они не были моими настоящими родителями, знаешь? — добавила I-45 после недолгой паузы. — Нашли меня или что-то в этом роде.
На сей раз не последовало даже хмыка. Должно быть, Энцо не захотел слушать её болтовню и уснул.
I-45 скривила губы и уставилась в марево за стеной. В памяти всплыл бесстрастный голос и скупо отмеренные слова легионера, который навестил поселение под мостом за неделю до смерти мамы. «Надзирающий Отдел Управления Десятой курии», — сказал он тогда.
«Встать в центр комнаты, руки поднять».
Номера всегда подвергались особенному вниманию как нестабильные и склонные к насилию. Стучали выдвигаемые ящики, шуршало вывернутое на пол бельё, звенела посуда. А I-45 стояла, поддерживая мать за морщинистую и странно лёгкую руку. Словно полую кость обтянули шершавой прохладной кожей…
Глаза защипало от слез, и она торопливо зажмурилась. Ткнулась затылком в мягкую спинку сиденья, сложила руки на груди и провалилась в тревожный алый сон.
***
За прозрачной стеной купе проносились долгие стадии красных песков. У горизонта они смыкались со столь же кровавым небом. Тусклый пятак луны едва пробивался сквозь туман с рыжей взвесью. Его свет выхватывал торчащие то тут, то там остовы древних небоскребов и брошенных установок. Вдали блестели воздушные купола действующих шахт. Как пузырьки в воде.
Издержки — в графе с именно таким названием Служба Контроля отмечала убывших рабочих, освобождала регистрационные номера и присваивала их кому-то еще. Новому родившемуся муравью. Энцо даже не знал, что было хуже: когда папаша сбегал (как, например, сделал его собственный), или когда любимого отца, кормильца семьи, заливало радиоактивной водой в шахте, после чего добывающая компания отмечала эту смерть, как месячную «издержку».
Энцо глянул на бледное и узкое лицо слепой. На скуле размазанная кровь, разбитый нос распух, старый синяк под глазом уже начал светлеть. Заметив, как дрожат ее пальцы, Энцо недовольно цыкнул, снял куртку и набросил на тощие плечи. Тронул белую щеку.