Блокнот пискнул, получив новое сообщение.
— Эта «кассиопея» доехала до Седьмой курии. Сейчас числится на стоянке Трансзонального.
Он умолк, читая досье владельца. Какой-то патриций из Второй курии. Бывший легионер. Приводов не было, в преступных связях не замечен.
Он отправил запрос в Управление Седьмой и на стоянку — стоило проверить багажник и салон. Поговорить с владельцем тоже стоило — все равно Луций собирался посетить архив.
Блокнот пискнул снова — на этот раз с изображением девушки, похожей на I-45. Еще без окуляра и уже без сумки, она мялась у лотка с уличной едой на окраине Восьмой курии.
Бритва съехала на обочину, заглушила мотор. Перегнувшись через плечо Луция, она всмотрелась в изображение внимательнее. От нее едва ощутимо пахло табаком и чем-то сладким, вроде ванили. Эта сладко-терпкая смесь преследовала Луция всю дорогу.
— Здесь «кассиопеи» не видно.
— В это время «кассиопея» уже зарегистрирована на стоянке вокзала.
— Не довез. — Бритва насмешливо сощурилась. — Но Сорок Пятая тоже не дура, нашла попутчика.
Она указала на знакомое лицо А-206 в очереди за лепешкой.
Луций запросил записи уличного видеонаблюдения за золотистой «Кассиопеей» за период в один месяц.
Владелец «кассиопеи» посещал на Десятой пару домов и лупанарий, в котором провел всю ночь. Выехал из курии с белокурой девочкой на пассажирском сиденье.
На границе Девятой курии пассажирское сиденье уже пустовало.
В голову пришло самое очевидное.
— Проститутка? — предположил Луций. — Отработала, и он ее выкинул. Ей же нужны были деньги на дорогу.
— А у вашей братии номера могут только этим заниматься, верно? Трясти сиськами и воровать.
Бритва фыркнула и качнула головой. Она сняла машину с шасси, и вырулила обратно на шоссе. Так резко, что Луций приложился головой о стекло. Да что с этой марсианкой было не так?
— Я сужу по статистике, — процедил он. — Девяносто девять из ста проституток — номера. Отчаявшиеся люди на многое способны.
— Отчаявшаяся слепая проститутка, потрясающе.
Бритва криво усмехнулась и бросила остаток сосиски в окно, словно потеряла аппетит. Послышался резкий вой турбин — соевый огрызок размазался по ветровому стеклу летевшей позади машины, и та вильнула, не совладав с управлением.
Луций свернул блокнот и уставился на дорогу. Глаза ломило от света. Ноющая боль снова растекалась по плечу; от старого ранения по лопатке, вниз по позвоночнику. Голова раскалывалась, будто по ней били молотом. Казалось, еще немного, и Луций сойдет с ума.
Не будь рядом наемницы с нейроимплантатом, одна золотистая таблетка уже бы таяла в его рту. Покалывала язык, а мышцы сладостно расслаблялись одна за другой...
До куполов Трансзонального вокзала оставалось немного; они уже вздымались за серыми трущобами Седьмой курии, словно гигантский круизный корабль на орбите. Пластины вокзальной крыши отражали солнечный свет, молочно-белые и воздушные на фоне лазури неба. Они сулили мягкие сиденья купе и крепкий сон в золотистой дымке обезболивающего.
Оказавшись в экспрессе, Луций еле усидел до отправления. Как только над дверью купе зажегся зеленый индикатор, он выскочил наружу и заперся в туалетной кабинке. Таблетка на изнанке его щеки таяла, половина лица онемела, словно к ней приложили лед. Спасительный холод расползся по позвоночнику, унял боль, которая мучила весь день напролет.
Луций сунул в рот еще один золотой кругляш. Когда поезд повернул, он не удержался на ногах и с размаху сел на крышку унитаза. Лопатки уперлись в холодный кафель. Потолок кружился в такт дыханию. Экспресс гудел, накручивая стадию за стадией. Пол мерно вибрировал.
Хорошо, Юпитер подери.
Обратно в купе Луций не спешил. Купил в автомате сэндвич и побрел по коридору, чувствуя себя на удивление спокойно. Будто в теплой воде плыл. За полосами окон проплывала красная земля, а он блуждал по ней взглядом, не испытывая ровным счетом ничего. Замечательное ощущение. Словно все внутренности выдуло, и осталась лишь оболочка. Как рыбий пузырь.
К тому времени, когда он достиг нужной двери, Бритва уже спала. Чёрные завитки её волос рассыпались по коже сиденья. Лицо казалось до странного спокойным в ржавых отсветах естественной атмосферы Земли. Скулы приглушенно мерцали, ресницы подрагивали. Мерно вздымалась грудь в расстегнутом вороте. Отчего-то захотелось положить в смуглую ложбинку вишню. Или кубик льда, чтобы тот, растаяв, соскользнул под рубашку, на живот.
Луций сел напротив и куснул сандвич. Вновь покосился на лицо спящей марсианки. Суровое, как равнина за окном экспресса.