— Не для меня. В одной машине ехали, де-ку-ри-он.
Бритва вытянула шею и демонстративно набрала в грудь воздуха, но крикнуть дежурным не успела — Луций медленно разжал пальцы. Победно оскалившись, она одернула воротник.
— Чего ты хочешь?
— А так не понятно? — Она указала взглядом на карман его штанов. — У тебя же с собой, я чую. Нам, знаешь ли, мало платят, на лекарства не хватает.
Луций облизнул губы и осторожно огляделся. На них уже косились дежурные у пропускного пункта. И камеры... Они с Бритвой будто на сцене стояли.
— Пошли, — сказал он тихо и направился к черному ходу. У раздвижных дверей для персонала набрал давно заученный код, спустился на боковом лифте и свернул в закуток за шахтой, обрамленный трубами ретрассы. Отличное место, без камер, скрытое от посторонних глаз.
Бритва ввалилась следом; шаркнула ботинками и осмотрела нору Луция с одобрением.
— Давай, — она подставила ладони горстью. Ее пальцы подрагивали. — Сыпь.
Кругляши «гелиоса» вывалились под тусклый свет аварийной лампы, пачкая кожу золотой пыльцой. Бритва сопроводила их появление протяжным стоном.
— О-о-о да. Идите к мамочке...
Ссыпав таблетки в карман, она сунула одну за щеку и привалилась к стене. Вжалась плечами в щербатые блоки и прикрыла глаза.
— Какой. Марсов. Кайф. — Она причмокнула губами и шумно выдохнула. — Люди не понимают, какой это кайф — не чувствовать боли. Знаешь, иногда затылок как пилой фигачат.
Конечно, Луций знал о возможных побочных эффектах нейропримочек, которые с радостью вживляли себе марсиане. Но слышать подробности из первых уст он не желал. Подробности делали прочитанное реальным.
— Эта железка обостряет нюх и отравляет жизнь. — Бритва рассмеялась. Лениво приподняла ресницы, и на скулу упала густая тень. — Присоединяйся. Тебя же крючит, вижу.
— Я сегодня уже…
Луций облизнул сухие губы. «Гелиос», который он принял с утра, давно перестал действовать. Трое суток в машине вывели тело из терпимого равновесия, и руки сами тянулись к таблеткам, аж нутро горело. Не стоило сидеть, скрючившись, много часов кряду и после ожидать чуда. А, может, просто привык к дозе.
Он перевел взгляд на баночку из тонированного стекла в своей руке. С щелчком откупорил ее и заглянул внутрь.
— У тебя из-за чего? — проскрипела Бритва, когда он привалился рядом.
— Не твое дело, — отозвался Луций. Таблетка растворялась за его щекой. Тело вдруг стало легким, как пластиковая пленка.
— Не хочешь — не говори.
Бритва откашлялась. Провела ладонью по шее, размазывая капли пота. Рядом с трубами ретрассы всегда было нестерпимо жарко.
— Но все-таки мы одинаковые, декурион. Ты, я — все одинаковые. Странно, что патриции до сих пор этого не поняли.
(Не)свобода
Когда ее выпустят? Хороший вопрос.
Сперва Малая задавала его каждый день, затем — каждые три дня. Последние дни не спрашивала совсем. Просто ждала. Сидела в бетонной коробке два на два шага. Терпела ежедневные визиты Алариха. Без устали веселила его, взламывая программы и чужие системы на блокноте; заставляла их делать то, что не было задано установками.
Включить сигнализацию.
Открыть дверь.
Перевести деньги на счет.
Все это она делала без особого удовольствия. Аларих же хлопал в ладоши и радовался так, что тряслись все три подбородка. Чем больше Малая его рассматривала, тем отвратительнее он казался. Крепкое тело гнездилось на стуле и, казалось, вот-вот его раздавит. Кулаки покрыты рыжими волосами. Клыки на верхней челюсти выступали вперед, как у зверя.
Она сама тоже была омерзительной. Грязной. Каждую ночь ей снился убитый легионер. Искаженное страхом лицо, прежде чем его накрыло многими тоннами груза. Он был ни в чем не виноват, просто исполнял свой долг. А она… Хотела ли она что-то сделать? Помочь, остановить машину? Вряд ли.
Он вез мясо, тот грузовик. От этой мысли становилось еще хуже.
Малая прикрыла глаза, шумно выдохнула. Нужно собраться, что-нибудь придумать. Но каждый раз, когда открывалась дверь и в проеме возникал силуэт Алариха, она цепенела. Не могла придумать ни единого способа покинуть бетонную клетку.
Глупый номер. Сорок Пятая с клеймом на шее.
Похожая на нить игла блеснула в полумраке, и Малая отвернулась. Наблюдать, как Аларих колется, не хотелось. И укол, и тот, кто его делал, были равно отвратительны.
Запястье начало зудеть, и Малая впилась в него ногтями. Под пальцами скаталась отслоившаяся кожа. В покрасневшем пятне проступило что-то желтое и тонкое, как старый синяк. Кожа начала слезать не так давно, после того, как Малая испробовала свою силу на кардиостимуляторе трибуна. Сперва просто чесалась, но чем больше взламывала программ и веселила Алариха, тем хуже становился зуд. Использование силы опустошало.