Моя незамысловатая шутка так развеселила отца Томена, что он хохотал минут пять и только затем сумел отдышаться и отпер наконец злополучную дверь. Все еще хихикая и подрагивая костлявыми сутулыми плечами, он предложил:
– Заходи, сын мой, обсушись и раздели мою скромную трапезу.
– Но, отец Томен… Это как-то неловко…
– Ничего-ничего. В этом Гилфингом проклятом городе еретиков и злодеев я рад встретить добрую душу, которая ценит никому не нужные книги не меньше, чем змей, запретные еретические амулеты и прочие полезные вещи.
От этого комплимента я растерялся настолько, что принял приглашение священника и вошел в церковь…
Дождавшись, чтобы Эрствин отошел подальше, я незаметно махнул рукой Хигу и проковылял в свою лавку. Возможно, кто-то из стражников, скучающих у ворот, наблюдает за мной – так что все должно выглядеть естественно. И Хиг с Грошиком должны зайти ко мне, как обычные посетители, которые смущенно дожидались, пока я распрощаюсь с «молодым господином» и только потом решились обратиться со своим делом.
Хиг в самом деле сперва для вида поскребся в дверь и тут же, не дожидаясь, пока я отзовусь, скользнул внутрь. Грошик, озираясь и смущенно покашливая, вошел следом.
– Ну, что случилось? У Обуха проблемы? – осведомился я, чтобы сократить время церемонных приветствий, покашливаний и хмыканий, которые всегда предваряют беседу у таких лохов, как Грошик.
Томен и в самом деле начал мяться и кряхтеть, но Хиг сразу приступил к делу:
– Хромой, сходи-ка со мной. Дело и вправду серьезно.
– Ладно, сейчас соберусь. Может, ты скажешь в двух словах, что за дело?
– Да я и сам-то… Вон Грошика Обух прислал за мной да за тобой. Эх, говорил я, что не надо бы… – он оглянулся на Томена и замолк. Но я его прекрасно понял. Проблемы с командой Тощего, не иначе.
– Так ничего и не скажешь? А ты, Грошик? Что стряслось у его светлости?
Грошик кряхтеть перестал, но зато шумно задышал. Кроме меня никто не осмеливается называть Обуха «светлостью». От меня он принимает титул с улыбкой, да и вообще видно, что ему это обращение нравится, но от других он «светлости» не потерпит, я точно знаю. Наконец Грошик задышал ровнее и смог выдавить из себя:
– Конь к нему пришел…
Значит, все-таки Неспящий… Коротышка говорил, что Конь и Брюхо должны были поговорить с магом от имени атамана. Причем главным там был Брюхо, у Коня кулаки гораздо лучше работают, чем мозги, он вряд ли смог бы достаточно точно выучить то, что Обух хотел передать колдуну. Но вернулся с переговоров именно Конь… А Брюхо?
– Конь вернулся от Неспящего? Один?
Но Грошик уже высказал мне все, что мог. Теперь он только тихо сипел и разводил руками. Вместо него заговорил Хиг:
– Пойдем скорее, а? Там чего-то было… Непросто все с Конем. Идем, сам увидишь. И я с тобой. А Грошик тут пока покараулит у ворот. А?
– Да хорошо, хорошо. Грошику ты объяснил, что он должен делать? Нет? Тогда расскажи все, что нужно, только снаружи, лады? А я сейчас соберусь…
Хиг беспрекословно кивнул и вышел из лавки, волоча за собой по-прежнему обалделого Томена. Коротышка прекрасно понимал, что мне может понадобиться заглянуть в какие-то тайнички, и посторонним не следует при этом находиться. Тайники здесь у меня, разумеется, имелись, но сейчас я не собирался в них лезть. Ничего особо ценного я в лавке все равно никогда не оставлял. Просто мне нужно было собрать наличные монеты и не хотелось, чтобы кто-то видел, как я прячу крону таинственного пришельца в мешочек за пазухой, тогда как остальную наличность пристроил на поясе. Через пару минут я был готов. Напоследок оглядел свое убогое заведение, машинально провел ладонью по столу, смахивая невидимую пыль… Пощупал футляр с инструментами… Вроде все.
Выйдя из лавки, я оглядел безлюдную улицу. На другой стороне, в подворотне, Коротышка что-то втолковывал Грошику и страдальчески морщился – видимо Грошик не собирался выходить из ступора. Перехватив мой взгляд, он кивнул. Я, не оглядываясь больше, зашагал по улице. Дойдя до перекрестка, я завернул за угол и остановился с задумчивым видом. Спустя минуту ко мне присоединился Хиг. Не то, чтобы мы собирались вводить кого-то в заблуждение этими маневрами, просто оба привыкли действовать именно так. Теперь, когда стражники не могли нас видеть, мы уже двинулись вместе. Если кто-то и пристроился нам на хвост, то здесь я больше доверял чутью Коротышки, чем своему собственному…
Дальше наш путь пролегал по людным улицам и я не стал расспрашивать Хига о том, что поведал Грошик. На месте разберусь.
Глава 8
У Обуха было несколько постоянных убежищ, которые он регулярно менял, ну и, конечно, имелись также и тайные берлоги, о которых не знал ни я, ни большинство его парней. Считается, что атаман должен быть смелым и постоянно эту смелость демонстрировать, на деле же Обух всегда очень осторожен, всегда старается избежать малейшей опасности и вообще не любит риска ни в каком проявлении. Я встречал в жизни не так уж много воровских атаманов, вернее сказать, Обух – единственный мой знакомый такого ранга, но я часто слышу, что он придерживается старых традиций и вообще – образцовый предводитель шайки. Ну, вы же понимаете – сейчас молодежь не та, сейчас не уважают законов… А вот Обух – человек старого закала и так далее…
Пока мы шли по людным улицам, я помалкивал и глядел по сторонам. Не лишнее занятие, даже если рядом Хиг. Он, конечно, профессионал, но ведь у меня есть свои возможности… Судя по тому, как Коротышка вел меня – мы направлялись в одно из самых надежных убежищ «его светлости». Район, в котором мы очутились, называется Хибары. Насколько мне известно, сам Обух вырос здесь. На этих улицах прошло его детство и молодость. Обух, в отличие от меня, никогда не был романтиком настолько, чтобы покинуть в поисках приключений Ливду. Нет – все его войны, подвиги и походы прошли здесь. Хотя я всегда считал, что для того, чтобы достичь в его профессии хоть сколь-нибудь высокого положения, необходимо иметь в душе некую искру романтики… Или это лучше назвать не искрой, а шилом в заднице? Кому как нравится…
Но, во всяком случае, в Хибарах каждая собака знает Обуха, здесь он свой, местные ему сочувствуют и предупредят, если возникнет опасность. Хибары – его крепость и, думаю, очень надежная, если, конечно, можно считать надежным хоть что-то в этом городе. В Хибарах и Хиг почувствовал себя свободнее, я заметил, что он несколько расслабился, с его лица исчезло выражение сосредоточенности. Буквально на каждом шагу он с кем-то здоровался, он тоже был здесь своим.
У входа в большое двухэтажное здание, штаб-квартиру Обуха, толпилось с полдюжины бойцов. Они, не скрываясь, держали на виду тесаки и дубинки, сейчас было не до соблюдения «внешних приличий». То, что нас сразу провели к его светлости, опустив все обычные формальности, тоже свидетельствовало о серьезности положения.
Обух ждал меня и Хига в большом зале. Я еще подумал – «тронный зал». Впечатление усиливало массивное кресло, в котором восседал атаман – ни дать, ни взять трон. Обух уютно расположился в нем, вытянув ноги, и хмуро глядел в угол, где на стуле понуро сидел Конь. По бокам от него стояли еще два молодых бандита впечатляющего сложения. Я их едва знал – шестерки, новобранцы. Лучшие люди сейчас на улицах, ясно.
Едва кивнув мне в знак приветствия, Обух пробурчал:
– Вот Конь вернулся. Погляди, что с ним.
Я покосился на Коня. Тот сидел, подобрав под себя ноги и опустив голову. Неопрятные патлы, засаленными прядями свисавшие на лоб, совершенно скрывали лицо. Огромные ручищи расслабленно свисали вдоль туловища… А еще у него на шее висела какая-то торба, снизу покрытая запекшейся багрово-черной грязью. Округлые очертания торбы в совокупности с тем фактом, что Брюхо не вернулся, наводили меня на невеселые догадки.
– Руки, – вдруг сказал Коротышка, – руками не шевелит.
Точно. У Коня была неприятная привычка постоянно шевелить пальцами, а сейчас его большие красные кисти рук были совершенно неподвижны.
– Покажите ему, – буркнул атаман.