Не можете улететь сами – переведите свои деньги за океан. Обратите доллары – пока есть ещё такая возможность (скоро её не будет!) – в немецкие марки, швейцарские франки, голландские гульдены, австрийские шиллинги, ливанские фунты – в любую валюту.
И положите их в какой-нибудь европейский банк, лучше всего в швейцарский – вне досягаемости американских бюрократов…»
Льюис Д'Орси трубил об этом на все лады вот уже несколько лет.
У Льюиса были потрясающие друзья и потрясающие связи – во многом залог его успеха. Он внимательно следил за всеми изменениями в системе налогообложения и давал советы читателям бюллетеня, как употребить себе во благо тот или иной закон.
Сам Льюис платил чисто символический подоходный налог, который никогда не превышал нескольких сотен долларов, в то время как его реальные доходы исчислялись семизначным числом.
Несмотря на пример своего мужа, Эдвина придерживалась на сей счет собственной точки зрения и платила в государственную казну значительно больше со своих относительно скромных доходов. Однако их общими счетами – за квартиру и все её содержимое, «мерседесы» – близнецы и прочие удобства – занимался Льюис.
Эдвина вышла замуж за Льюиса и сумела к нему приспособиться – что уж тут лукавить – ради того уровня благосостояния, который ей так нравился. Их «брачный контракт» – каждый жил своей жизнью и делал свою карьеру – оказался удачным.
– Было бы очень хорошо, – сказала Эдвина, – если бы твоя прозорливость помогла нам отыскать те деньги, что пропали в среду.
Льюис оторвался от еды, на которую набросился так неистово, словно омлет был его злейшим врагом.
– Разве деньги до сих пор не найдены? Доблестное ФБР со своими неуклюжими кулаками в очередной раз ничего не обнаружило?
– Да, пожалуй, дело обстоит именно так. – Она рассказала ему о том, в какой они зашли тупик, и о своем решении сегодня же уволить кассиршу.
– Теперь она скорее всего никуда не сможет устроиться.
– Уж в банк-то во всяком случае.
– Кажется, ты говорила, у неё есть ребенок.
– К сожалению, да.
– Еще двое новобранцев в и без того огромной армии социальных иждивенцев, – мрачно заметил Льюис.
– Ради Бога! Прибереги свой праведный гнев для техасских читателей!
Физиономия её мужа расплылась в улыбке, что бывало крайне редко.
– Извини. Я не привык, чтобы ты спрашивала совета. Такое нечасто случается.
Эдвина расценила это как комплимент. Наряду со всем прочим ей нравилось в их союзе то, что Льюис относился к ней как к равной.
– Разумеется, я не могу тебе сказать, где находятся пропавшие деньги, – задумчиво продолжал Льюис. – Но я дам тебе совет, который не раз был полезен мне в подобных головоломках.
– Давай.
– Он прост: очевидное бывает обманчиво.
Эдвина была разочарована. Вопреки здравому смыслу она надеялась на мановение волшебной палочки. А Льюис произнес замшелую, старую как мир банальность. Она взглянула на часы. Было без малого восемь.
– Спасибо. – сказала она. – Мне пора.
– Да, кстати, сегодня вечером я улетаю в Европу, – сообщил Льюис. – Вернусь в среду.
– Приятного путешествия. – Эдвина чмокнула его на прощание.
Это неожиданное известие её не удивило. У Льюиса были филиалы в Цюрихе и Лондоне, так что его частые отлучки были делом привычным.
Она спустилась в гараж на частном лифте. По дороге в банк, несмотря на то что она отвергла совет Льюиса, его слова «очевидное бывает обманчиво» не шли у неё из головы.
Несколько позже состоялся короткий разговор с двумя агентами ФБР, который не дал никаких результатов.
В нем принимали участие Эдвина и Нолан Уэйнрайт. Агент Иннес, старший по званию, говоривший с легким новоанглийским акцентом, сообщил им обоим следующее:
– Мы сделали все, что в наших силах, продолжать дознание в банке не имеет смысла. Дело пока остается открытым, и если всплывет что-то новое, мы с вами свяжемся. Разумеется, если новости появятся у вас, немедленно сообщите в Бюро.
– Само собой, – сказала Эдвина.
– Кстати, вот вам новость со знаком минус. – Агент ФБР заглянул в блокнот. – По поводу мужа Нуньес Карлоса. Кто-то из ваших сотрудников дал показания, что видел его в банке в тот день, когда исчезли деньги.
– Майлз Истин, – подтвердил Уэйнрайт. – Он сообщил об этом мне. А я – вам.
– Да, мы задали этот вопрос Истину, он допускает, что может ошибаться. Так вот, нам удалось найти Карлоса Нуньеса. Он в Фениксе, штат Аризона; устроился там автомехаником. Наши люди в Фениксе имели с ним беседу. Они утверждают, что в среду, как, впрочем, и всю эту неделю, он был на работе, – стало быть, мы исключаем его из возможных сообщников.
Нолан Уэйнрайт проводил агентов ФБР к выходу. Эдвина вернулась к своему столу.
За все утро ничего примечательного не произошло. Незадолго до полудня Эдвина поручила Тотенхо довести до сведения бухгалтерии, что Хуанита Нуньес уволена с завтрашнего дня и чтобы чек с её выходным пособием прислали к ним, в центральное отделение. Когда Эдвина вернулась с обеда, чек, доставленный нарочным, лежал у неё на столе.
Одолеваемая тягостными сомнениями, Эдвина повертела его в руках.
В тот момент Хуанита Нуньес ещё работала. Вчера, когда Эдвина сообщила Тотенхо о своем решении, он хмуро буркнул: «Чем быстрее мы от неё избавимся, тем лучше – другим неповадно будет». Даже Майлз Истин, уже сидевший на своем обычном рабочем месте, удивленно вскинул брови, но Эдвина настояла на своем.
Она недоумевала, почему у неё на душе так неспокойно, когда пора положить делу конец и выкинуть из головы всю эту историю.
Это же очевидно. Очевидное решение проблемы. И опять всплыла фраза Льюиса: «Очевидное бывает обманчиво».
Где же тут собака зарыта?
«Обдумай все ещё раз, – сказала себе Эдвина. – Начни с самого начала».
Каковы были очевидные стороны этого происшествия? Во-первых, исчезли деньги. Сомнению не подлежит. Во-вторых, сумма равнялась шести тысячам долларов. Это было засвидетельствовано четырьмя служащими: самой Хуанитой Нуньес, Тотенхо, Майлзом Истином и, наконец, старшим кассиром хранилища. Не оспаривается.
В-третьих, Нуньес утверждала, что в 13.50, то есть по истечении почти пяти рабочих часов, как она проверила кассу, она точно знала сумму недостачи. Все посвященные в это дело сотрудники, включая Эдвину, были убеждены, что это совершенно невозможно, и с самого начала их подозрения основывались именно на этом. Убеждены.., невозможно.., совершенно невозможно. А почему, собственно, невозможно?.. Эдвину осенило.
Стенные часы показывали 14-10 пополудни. Исполнительный директор все ещё находился на своем рабочем месте. Эдвина встала:
– Мистер Тотенхо, вы не пройдете со мной?
На ходу поздоровавшись с несколькими клиентами, она пересекла зал, Тотенхо понуро семенил следом.
Хуанита Нуньес принимала вклад. Эдвина тихо сказала:
– Миссис Нуньес, как только закончите, пожалуйста, поставьте табличку «закрыто» и заприте кассу.
Хуанита Нуньес ничего не ответила; закончив операцию, она молча выставила маленькую металлическую табличку. Когда она повернулась, чтобы запереть кассу, Эдвина увидела, что по щекам девушки струятся слезы.
О причине нетрудно было догадаться. Она ждала увольнения, и внезапное появление Эдвины подтвердило её опасения.
– Мистер Тотенхо, – сказала Эдвина, не обращая внимания на слезы, – если не ошибаюсь, миссис Нуньес работает с кассой с самого утра. Верно?
– Да, – ответил он.
«Значит, – подумала Эдвина, – период времени приблизительно тот же, что и в среду, правда, народу сегодня было больше».
Она указала на кассу:
– Миссис Нуньес, вы утверждаете, что всегда знаете сумму денег в кассе. Можете сказать, сколько здесь сейчас?
Девушка помолчала в нерешительности. Затем кивнула – слезы все ещё мешали ей говорить.
Эдвина взяла со стойки листок бумаги и протянула ей.