Она редко «теряла время» и при этом замечала это. Карен засекала время на часах, чтобы понимать, сколько времени она потеряла. Холдон редко выходил и то только, чтобы позаботиться о незначительных делах. Он закрыл внутренний дом, включая и маленькое убежище Карен, обустроил для неё укромное местечко перед домом, в полости дерева на переднем дворе. Теперь она оказывалась там, когда «отключалась». Холдон заверил меня, что там чисто и уютно.
Уже три сеанса подряд Карен забывала принести мне кассеты Холдона, которые он оставил для меня. Наступил конец марта 1998 года, и я начал отчетливо видеть, что она не решалась сделать последний шаг, который привел бы к её полному интегрированию в цельную личность. С её слов, она помнила о кассетах, когда была дома, но забывала их взять с собой. Я подумал, что это неслучайно. Она неосознанно забывала о них, боясь расстаться со своей последней личностью. Карен сама признавала, что опасалась, что Холдон на записи мог пренебрежительно говорить о ней или выставить её в плохом свете. Она сразу переходила к угрозам от своего мужа. Он угрожал позвонить мне и сказать, что она безнадежна и нечто в этом роде, что я напрасно трачу своё время с ней.
- Он мне никогда не звонил, - спокойно сказал я. - а когда я разговаривал с ним по телефону, чтобы побеседовать с Вами, то он всегда говорил со мной вежливо и уважительно. Думаю, он меня боится. Он типичный задира и будет обижать только тех, кто слабее его.
- Думаю, с моих слов могло сложиться впечатление, что мой муж хуже, чем он есть на самом деле, - заявила Карен.
- Что Вы хотите этим сказать? - я был удивлен. Неужели она преувеличивала?
- Просто, - Карен выглядела такой несчастной. - Он мирился с моим состоянием все эти годы. Я уходила и из дома и пропадала часами. Он не знал, где я была, а когда возвращалась домой, не могла толком объяснить. Это вывело бы кого угодно из себя. Я могла очнуться на свидании с кем-то. Мне приходилось притворяться, что мне плохо, чтобы пойти домой. Мой муж не мог понять, что происходило. Он никогда ничего не перепроверял. Он никогда не читал мои записи и не заглядывал в мою сумочку. В ней находились вещи, которые могли понадобиться другим моим альтер-эго. Он просто уживался с этим и злился.
- Вы не могли просто поговорить друг с другом?
- Мы никогда... Я никогда с ним не разговаривала. Всё, что я ему говорила, он потом использовал против меня. Никто не может представить, каково это жить с мужем и детьми, притворяясь при этом всё время. Я помню, что занималась сексом со своим мужем, но всё ещё не знаю, что я чувствовала. Ко мне это ещё не вернулось. Кто может его в этом винить?
- Понятно, что он не понимал, что происходит, и поэтому злился, - заметил я, вспоминая синяки, которые Карен мне показывала. - Но у него был выбор, как с этим справляться. Побои - не тот выбор, который ему следовало бы сделать.
Я решил, что её низкая самооценка побуждала искать оправдания для своего мучителя: зачем его винить, ведь я это заслужила.
Тут она не выдержала и заплакала. Она сильно переживала о том, как её болезнь повлияла на её семейную жизнь. Я не мог сказать ничего действенного, что могло бы облегчить её боль. Только лишь слова понимания. Перед тем, как уйти, я попросил её принести мне конверт Холдона в следующий раз. Вытирая слезы, она кивнула.
В следующий раз Карен принесла мне рисунок. На нем было изображено её новое укрытие - дерево перед внутренним домом. Небо было голубым, солнце сияло, а на каждой ветке дерева было написано имя одной из её личностей.
Она также передала меня письмо, которое я прочел при ней.
«22 марта 1998 года
Дорогой доктор Байер,
Теперь, когда мы подошли к слиянию с моей последней личностью, я боюсь, что не смогу жить нормальной жизнью без своих альтер-эго. Думаю, я должна поделиться с Вами своими мыслями перед объединением с Холдоном. Чтобы Вы знали, как я могу себя чувствовать впоследствии.
Какой я стану после слияния? Как меня будут называть? «Цельная личность, излечившая от СМЛ» или нечто в этом роде?
Мой разум позволил мне жить многие годы и усердно работал над тем, чтобы меня защищать и лечить. Я бы не хотела страдать от этого заболевания, но раз оно у меня есть, я всё равно хочу выжить. Хотя 16 из 17 личностей стали частью меня, я ужасно боюсь жить каждый день без «потери времени». Нормально бояться?
Когда придет очередь слияния Холдона, как мы это осуществим? Мне не хочется возвращаться в своё убежище. Вы не знаете, почему я себя так чувствую? Что-то не так с моим внутренним миром? Я начну вести себя как мужчина? Кто привезет нас домой?