Она также вспомнила указания, которые Холдон давал её личностям-детям, а также его беседы с другими личностями в зале собраний по вечерам. Многие из подобных воспоминаний не содержали эмоций, поэтому она не знала, как к ним относиться и что чувствовать по отношению к ним. Были ли чувства стёрты? Я предположил, что это могло заключаться в натуре Холдона: он многое знал и не был слишком эмоциональным. Карен никогда не спрашивала, как всё происходило: кто убирал дом, делал обед для детей или ходил за покупками. Теперь она осознала, как ей это всё удавалось. Но по её мнению, ей еще предстояло многое вспомнить. Многого до сих пор не хватало.
Ближе к концу нашего сеанса, последовавшего за слиянием Холдона, Карен замолчала и выглядела несколько смущенной. Я спросил, всё ли в порядке. Она ответила, что чувствует себя странно, но не могла понять истинную причину. Затем она рассмеялась и сказала, что до неё дошло. Для неё было непривычно весь сеанс разговаривать со мной. Я понял, что на протяжении последних нескольких месяцев я беседовал с ней только первые десять или пятнадцать минут каждого сеанса. Теперь действительно что-то мы заболтались.
В конце мая 1998 года Карен пришла ко мне, и я увидел произошедшие в ней перемены. Но что в ней изменилось? Сложно было выделить. Она казалась похожей на личность. Её язык тела стал более богатым, а в голосе появились разные ноты. Изменения были едва заметными, но значимыми.
- Каждый день я вспоминаю что-то новое, - сказала она. Даже её улыбка стала более интересной. - Мне столькому придется научиться заново. Я знаю, что внутри меня кроятся ответы, которые ждут своего часа.
Карен тепло улыбнулась мне.
- Я потеряла большую часть своей жизни, но теперь чувствую, что я заново родилась.
- Карен, сейчас Вы переживаете последствия слияния со всеми личностями. Нам предстоит заняться интегрированием всех частей в единое целое, чтобы Вы могли стать настоящей собой.
Она выглядела задумчивой:
- Я помню, как кто-то из моих альтер-эго сказал давно, что моя жизнь начнется в тридцать восемь. Через пару дней мне исполнится тридцать девять, и я поставила себе цель стать цельной личностью к сорока. Один год мне на то, чтобы привыкнуть к ощущению целостности.
Карен замолчала и посмотрела в окно.
- Очень тяжело, - продолжила она. - Справляться с жизненными радостями и невзгодами без личностей. Я не хочу забывать о личностях, которые были внутри. Они сделали меня такой, какая я есть и какой буду.
Карен снова замолчала и закрыла глаза. Она медленно повернулась ко мне и посмотрела мне в глаза.
- Я бы так хотела понять, что я сейчас чувствую, но я очень устала.
- Ничего страшного. Мы можем продолжить в следующий раз, - заверил её я.
Глядя на неё, я невольно испытывал благоговейный трепет. Она удивительная женщина.
Карен мне улыбнулась:
- Тогда до следующего раза. Мне надо столько всего Вам рассказать.
Эпилог
В середине августа 1998 года Карен и я решили проехаться. Была вторая половина, и летний зной шел на убыль, поскольку все ниже исчезало за горизонтом. Старый район Карен находился всего лишь в нескольких километрах от моего кабинета, но из-за плотного движения мы смогли добраться до него только через полчаса. Мы разговаривали о том, мог ли я увидеть места, где она выросла, где произошли все события из её детства, о которых она рассказывала. Я хотел увидеть всё своими глазами.
Мы съехали с шоссе и направились на юг. Мы въехали в район, где проживали мигранты из Латинской Америки. Когда дедушка Карен переехал туда в 1937 году, там жили немцы, поляки и ирландцы. Мы повернули, теперь ехали на восток и прямо к её дому. Это было абсолютно безликое трёхэтажное кирпичное строение. Оно полностью сливалось с остальными домами, расположенными на улице. Хотя всё же дома на улице чем-то и отличались, но, если рассматривать их в качестве единой системы, то они образовывали ансамбль недорогих жилищ первой половины двадцатого века, построенных для рабочих с близлежащих фабрик и складов.
Карен с семьей жили в квартире в цокольном этаже, а её дедушка с бабушкой занимали первый этаж. Над ними был чердак. Мы припарковались вторым рядом, и Карен всматривалась в окна. Бежевая краска начала трескаться, и из-под неё можно было разглядеть красный кирпич.
- С потрескавшейся краской вокруг окон и двери, - сказала Карен, рассматривая дом. - Он выглядит раненым, похожим на плачущее окровавленное лицо.
Карен пальцем указала мне на кафе-мороженое на другой стороне улице и на похоронное бюро внизу за углом. Мы поехали дальше и повернули налево. Там находилась протестантская церковь, совсем недалеко от дома Карен. Она пряталась под лестницей, ведущей в церковный подвал, когда ей хотелось сбежать из дома. Церковный священник мог слышать вопли её отца, особенно летом, когда все открывали окна настежь, поскольку ещё не было кондиционеров. Он открывал замок на калитке, которая выходила на проход рядом с церковью, зная, что мог вскоре обнаружить Карен, которая пряталась под лестницей. Иногда он с ней разговаривал и приносил ей печенье с молоком.