Карен вошла. Её руки дрожали. Хотя одежда на ней была другая, но прежнее уныло-опрятное впечатление от ее внешнего вида нисколько не изменилось. На лбу образовались глубокие складки. Она села на стул и посмотрела на меня грустными глазами.
- Я не могу спать... по ночам, - проговорила она тихо и неуверенно, что являлось прологом к перечню жалоб, с которым я познакомился на предыдущих двух встречах.
- Вам хотелось поранить себя? - спросил я. Любой, кто настолько подавлен и беспомощен, должен об этом задумываться.
Карен начала всхлипывать.
- Время от времени я думаю о самоубийстве, - ответила она, но быстро добавила. - Не думаю, что сделаю что-то на самом деле.
По мере того, как я выслушивал ее рассказ о вещах, которые тяготили ее, но от которых она даже не пыталась избавиться, мое раздражение всё крепло. Она говорила монотонно и не обращала внимания на мои комментарии, а когда я встревал с советом, она послушно кивала головой и продолжала свою тираду дальше, словно я ничего не говорил.
Я чувствовал, будто она, в своей унылой манере, обводила меня вокруг пальца. Казалось, она упорно хотела погрязнуть в этих самоуничижительных переживаниях. У себя в голове я пытался разделить симптомы депрессии и ее характер. Мне хотелось сосредоточиться на лечении депрессии, что должно было стать задачей на ближайшую перспективу. Честно говоря, я не горел желанием исправлять характер, поскольку это могло затянуться. Я видел, что лекарства ей помогают, но она скудно говорила об их эффектах. Я увеличил дозу в три раза по сравнению с первоначальной и назначил следующий сеанс через месяц.
Карен - моя последняя пациентка на сегодня, и мне не терпелось вернуться домой, где меня ждали жена, четырехлетний сын и восьмимесячная дочь. После выслушивания проблем других людей общение с домочадцами, несомненно, подняло бы мне настроение.
Четыре недели спустя я прошел в приемную в поисках Карен и не увидел ее там. Вернувшись в свой кабинет, я просмотрел записи, которые сделал в ходе наших предыдущих встреч. Я всегда перед сеансом с пациентом просматриваю записи, сделанные мной раннее, чтобы освежить в памяти ход его мыслей и эмоций. Мои посетители обычно начинают с того места, на котором остановились, не всегда в плане содержания, но обязательно в том же эмоциональном русле. Хотя темы могут измениться, но нить их переживаний останется или при благоприятном стечении обстоятельств претерпит изменения к лучшему.
Поначалу в ожидании Карен я задумался над тем, почему она могла опоздать. Мог ли я затронуть какую-то болезненную тему или акцентировать внимание на какой-то черте ее характера, которую она не хотела открывать в себе? Боялась ли она открыться мне, тем самым опоздание могло стать поводом для уменьшения времени сеанса? Через десять минут я вышел из кабинета, но в приемной ее не было.
Шли минуты, и меня осенило. Она не опаздывала, а решила пропустить нашу встречу. От Карен было трудно дождаться помощи, поэтому я просмотрел свои записи в поисках зацепки. По мере прочтения и восстановления картины чувств, которые она у меня вызвала, мне стало очевидно, почему я не смог понять ее.
Иногда я терялся в деталях жизни человека и своей собственной реакции на них, из-за чего упускал общую картину. Я видел теперь, что она принимала лекарства из-за того, чтобы угодить мне, а не из-за того, что они ей шли на пользу. Мое раздражение по поводу того, что ей не становилось лучше, и мысли о том, что она ведет себя неправильно, не позволили в полной мере выслушать ее, что в итоге привело к тому, что Карен решила, что я не смогу ей помочь.
Думая о своем промахе, я вспомнил о тенденции, что психиатров всегда беспокоят пациенты, страдающие от депрессии. За взрывом негодования врача всегда скрыта озабоченность. Но по поводу чего? Что депрессия может быть заразна. В этом все дело. Когда напротив тебя сидит подавленный человек, ты чувствуешь, что являешься подпиткой: из тебя высасывают жизнь, и ты сам становишься подавленным. В этом заключалась моя проблема с Карен. Вот почему мне было трудно находиться рядом с ней. Много лет я работал со многими пациентами, страдающими от депрессии, но никто не воздействовал на меня так, как Карен.