- Сегодня среда, - начал я. - Встретимся снова в пятницу. Вам надо будет смыть все ранее прописанные лекарства в унитаз. Если станет хуже или захочется поранить себя, позвоните мне.
Я смотрел прямо на нее, выискивая малейший признак неискренности.
- Вы согласны?
- Хорошо, - произнесла она тихо и отвернулась.
- Вы обещаете? - не унимался я.
Она снова посмотрела на меня, затем на свои руки.
- Обещаю.
Обычно, возвращаясь домой ночью, я осознавал, что лечил двух-трех столь же трудных пациентов, как Карен. Лечение пациентов, склонных к самоубийству (анализ, кого положить в больницу, а кого можно успокоить телефонными звонками или дополнительными сеансами) - самая трудная вещь, которую делает психиатр. У каждого мозгоправа были пациенты, которые совершали самоубийства. Это не всегда можно предотвратить. У меня таких было трое, и каждая смерть опустошала меня. Глубоко внутри я надеялся, что моя способность спасти всех и каждого крепка как никогда, но иногда встревала жестокая реальность, и я терял кого-то в силу обстоятельств, которые не мог контролировать.
С тех пор как я начал частную практику я двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю готов ответить на звонок от своих пациентов, если только я не в отпуске и не попросил коллегу подменить меня ненадолго. Когда звонил телефон или пищал мой пейджер, я пытался угадать, что и с кем произошло. Я был рад, когда пациенты звонили в поисках поддержки и общения, потому что, по меньшей мере, это означало, что они живы. В начале 1990 года Карен часто звонила мне, иногда два-три раза в неделю, желая услышать слова поддержки. Значит, она еще не покончила с собой. Я боялся, что ее отделяет от этого всего лишь один шаг.
В феврале 1990 года Карен рассказала мне о происхождении своего шрама на лбу. У нее была аневризма или ангиома (доброкачественная опухоль, вызванная переплетением кровеносных сосудов), которую удалили, когда ей был год и семь месяцев. В детстве ее шрамы бросались в глаза, поэтому остальные дети дразнили ее Франкенштейном. Ее отец не мог смириться с ее проблемами со здоровьем и винил ее за высокие счета за лечение. Он кричал, что если бы не ты и твои счета, то мы бы зажили нормально. Думаю, ему ничего не стоило переваливать на Карен всю вину за свои неудачи.
Пока она была в больнице, ее отец украл ремни, которыми он привязывал ее дома к кровати. Если она плакала, он ее связывал и бил, чтобы дать настоящий повод для слез. Иногда Карен была немой, то есть отказывалась говорить. Когда ей исполнилось десять лет, она убедила всех, что оглохла. Из-за этого она проводила в больнице целые недели. С ее слов, она просто перестала слушать.
Она росла, желая, чтобы ее родители умерли. С ее слов, отец тоже желал ее смерти. Однажды, когда она болела тяжелой формой пневмонии, он отказался отвезти ее в больницу. В итоге ее мать и дядя отвезли ее. Когда ее довезли, у нее произошла остановка дыхания. Если бы они дальше медлили, то она бы умерла.
Чем больше рассказывала Карен, тем сильнее я был шокирован от того, насколько сильно она страдала, но меня одолевали сомнения насчет их правдивости. Помимо физических страданий, становилось ясно, что она стала жертвой садистского эмоционального обращения. Сложно выяснить, насколько точны ее детские воспоминания, но она рассказывала их так уверенно, четко и с некой извращенной искренностью. Она говорила, что наши сеансы истощали ее.
В ходе следующих сеансов я выступал в качестве наблюдателя. У Карен проявилось головокружительное множество симптомов наравне с ужасающими воспоминаниями, но в целом она была менее подавленной и более оживленной.
- Однажды, когда я была маленькой, я шила платья для своих кукол, - говорила она монотонно. - Я спросила у своего отца, могу ли я взять его старый галстук, чтобы сшить из него юбку. Он согласился, но с условием, что я должна была правильно его завязать на себе.
Когда я закончила, я повернулась к нему, то он схватил меня за галстук и поднял в воздух. Я задыхалась. Он смеялся, приговаривая, что мне не стоит никому верить.
Карен рассказывала мне это без налета драматизма, наоборот, мрачно, словно воспоминания давили на нее тяжкой ношей.
- Все отношения с мужчинами заканчивались тем, что мне причиняли боль, - добавила она под конец.
Для меня это стало тревожным звонком. Психиатру следует всегда пропускать то, что говорит пациент через призму того, как это может сказаться на его отношении к своему лечащему врачу. Со стороны последнего это может показаться эгоистичным, но истина заключается в том, что практически всё, о чем говорит пациент, дает подсказки на скрытое отношение к своему психиатру. Карен недавно сделала настоящий прорыв в лечении, открыв некоторые ужасные вещи из своего прошлого.