Киран и остальные вышли из палатки пару часов спустя, на лес уже опустилась тьма. Пози не поспешила к ним с вопросами. Она сидела у костра и надеялась, что ее лицо не выдает сильное любопытство. Она увидела, как Киран посмотрел на нее и улыбнулся, а потом отвернулся и прошел в лагерь. Она не упустила усталость и напряжение на его лице, и она хотела бы быть храброй, догнать его и все это стереть.
Эванта села у костра рядом с ней. Через пару минут она тихо сказала:
— Решено. Выступаем завтра.
— Так скоро? — Пози не смогла скрыть удивление.
— Похоже, пара солдат заметила сову, следящую за лагерем. Она расскажет королю о нашем размере и расположении. Выбора нет, иначе они на нас вскоре нападут.
— Ясно, — сердце Пози сжалось. Дошло до этого. Должно было.
«Но я хочу больше времени. Больше времени с Кираном. Я не могу пока оставить его. Это разорвет мое сердце», — она знала, что в конце войны, каким бы ни был исход, ее время здесь подойдет к концу. Она невольно всхлипнула. Принцесса обвила тонкой рукой плечи Пози, сжала ее и сказала:
— Понимаю, милая. Может, ты и не думаешь так, но я понимаю.
Пози хотела стряхнуть руку Эванты и накричать. Но не могла, ведь та была такой доброй. Она встала, рука принцессы опустилась.
— Спасибо, — процедила Пози, сдерживая слезы. — Я просто… не могу… — она покачала головой. Зачем заканчивать? Она даже себе это не могла объяснить. Она ушла во тьму леса, прочь от лагеря. Она не любила, чтобы другие видели ее слезы. А их нужно было пролить немало.
Пози проснулась, замерзнув, во тьме. Она бродила вне лагеря, рыдала, пока глаза не покраснели и опухли, пока лицо не покрылось пятнами. В голову закралось воспоминание, которому было пару лет. То была ночь, и Пози слышала злые голоса родителей снизу. Она отчаянно плакала, воткнувшись лицом в подушку. Пози теперь знала, что пыталась скрыть всхлипы от себя, а не от кого-то в доме.
Та ночь была странной, и, может, что-то злое обрушилось на их дом. Почему-то, когда слезы Пози кончились, она выбралась из постели и пересекла комнату. Она включила маленькую желтую лампу. Ее мама оставила лампу в ее детской, когда она еще была маленькой. Теперь она была на столике, не сочеталась с ее спальней тринадцатилетней. Она прошла к зеркалу. Она склонилась, прижав ладони к столику, ее лицо было в дюймах от зеркала, она смотрела на свое отражение. Темные тени усиливала лампа рядом с ней, ее юные щеки казались впавшими, как у старушки. И в голову пришла мысль:
«Горе может сделать человека ужасным».
Вслух она холодно сказала своему отражению:
— Ненавижу тебя.
И ее слезы прекратились после этого, словно пересох колодец. Она желала в ночи, слушая ссору родителей, слушая с холодом, который не жил долго. Она не была старой, мало видела, чтобы стать черствой. И ее слезы вернулись через пару месяцев. Но она плакала, только когда была одна. Ей не нравилось, чтобы кто-то еще видел, как искажается ее лицо от ужасной печали. И она не смотрела в зеркало после слез, пока не ощущала, что ее лицо стало прежним.
Она сидела под деревом, прислонившись к гладкому стволу, так задумавшись, что лес казался далеким. Она уснула, как изгой, и проснулась в ночи. Она даже не видела оранжевые точки костра лагеря. Было тихо, и мысль с горечью пронзила ее:
«Никто даже не вспомнил меня и не заметил, что я ушла», — она встала, теперь уже злясь, и попыталась что-то разглядеть в тенях. Она думала, что должна бояться, но едва успела пробудить этот страх, когда услышала рядом:
— Если замрешь и помолчишь, будет даже не больно.
Лед сковал вены Пози. Она открыла рот, чтобы закричать, отчаянно надеясь, что кто-то в лагере не спит и услышит ее, но грубая и вонючая рука зажала ее рот, не дав издать ни звука. Она забилась в хватке стальных рук. Мужчина цокнул языком.
— Жаль, — сказал он с насмешливым сожалением. — Я думал, ты умная, раз так сбежала из замка. Но я ошибся. Свяжи ее, Лем.
Их было двое. А то и больше. У нее не было шанса сбежать, если она не может кричать. Крик был ее единственной надеждой. Она яростно боролась, извиваясь, пытаясь выскользнуть из хватки. Но руки мужчины были тисками, она ощущала, как там уже проступают синяки.
— Я просил не двигаться. Я не буду повторять. Тебе повезло, что я уже сказал это раз.
Это было последним, что услышала Пози, и кулак врезался в ее челюсть, боль взорвалась в голове, а за ней пришла тьма, чернее ночи.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Приготовления
Пыль кружилась у входа в палатку Кирана, Эванта вошла. Она опустилась у койки, где он спал, и нежно посмотрела на него. Не нужно было спешить, она глубоко вдохнула, а он перевернулся и посмотрел на нее. Он сел и тут же увидел, что она принесла.
— Пози, — он забрал у сестры ее плащ. — Эванта? — он вскочил и пошел к выходу из палатки, не дожидаясь ответа.
— Постой, Киран, — окликнула Эванта. — Она пропала, милый.
Киран замер у выхода спиной к сестре. Она слышала его шепот, но не могла разобрать слова, только их горечь.
— Она вернулась, — сказал он, обернувшись.
— Вернулась?
— В свою историю. К своей семье, — его лицо было белым и без эмоций. — Я всегда знал, что так будет.
— Не думаю, — Эванта встала и коснулась его руки. — Люди Алвара уже ищут вокруг лагеря, но там, где нашли ее плащ, были следы борьбы. И ее плащ порван.
— Проклятие, — прошипел Киран, и Эванта не знала, кому он это адресовал. Он стряхнул ее руку и вырвался из палатки.
Алвар ждал его снаружи.
— Принц, — его низкий голос был нежным. Киран пробежал мимо, не замечая его. — Вы ничего не сможете поделать, — окликнул его Алвар.
Что-то в голосе Алвара заставило Кирана замереть. Тревога на его лице сменилась решимостью.
— Это был мой отец.
Молчание Алвара и опущенный взгляд сказали Кирану правду.
— Мы прошли за следами Пози в лес. Следы копыт там с меткой короля. Была борьба, — Алвар запнулся, но продолжил, глядя на Кирана, — и мы нашли кровь на земле.
Киран резко задвигался с бурей на лице. Эванте он на миг напомнил их отца. Киран оглядел лагерь, люди выходили из палаток. Древесный народ скрипел, глядя глазами-желудями и глазами-ягодами на лицо лидера, их волосы-листья шуршали от движений. Кентавры в лагере не уходили далеко от принца, они посмотрели на него.
— Готовьтесь, — с силой крикнул он с болью и гневом на лице. — Мы выступаем через час.
Мелантиус смотрел на Границы. Деревья покачивались на ветру, как нервные создания. Они зловеще сияли на восходе солнца. Его сын — нет — его враги скоро придут оттуда. Он знал из многих глав своей жизни, из многих повторений Сюжета, что такие мысли плохи перед боем. Он должен был настраивать себя на возможное поражение, но показывать солдатам, что они могли сегодня только победить.
Глупо было доверять сове, бросившей его. Он понял, что винил в этой войне Фалака и Совет сов. И он хотел, чтобы все персонажи так думали. Но что-то шептало в нем, что, будь он сильным королем, добрым отцом, то этого не произошло бы. Но шепот было легко не слушать, и он забыл о нем быстро.
Король знал, что Фалак не вернется. Не было новостей от его разведчика в Дикой земле. И он знал, что об этом сейчас не мог переживать. Бой на носу, и этим утром он приказал воинам готовиться. Если истории о Дикой земле были хоть отчасти правдой, в армии его сына могли быть разные существа.