Муссолини, находившийся в то время на борту крейсера «Пола» на пути в Ливию, направил итальянским войскам послание, в котором поздравил с первыми успехами и заявил, что не сомневается в окончательной победе.
Создавшееся опасное положение вынудило республиканское командование спешно снять все части с Мадридского фронта и послать их на Гвадалахарский. Генерал Висенте Рохо, руководивший операцией, описывает этот критический момент следующим образом: «Никогда еще переброска войск не осуществлялась так быстро и в таком порядке. Наши войска сосредоточиваются, организуются, развертываются и начинают встречную атаку. У них не хватает средств связи, однако они действуют энергично, так как командиры имеют конкретные задачи и правильно их выполняют».
Известие о том, что нас атаковали итальянские фашистские дивизии, явилось великолепным мобилизующим фактором. Хотя большинство бойцов-республиканцев еще не оправилось после тяжелых боев на Хараме, все рвались в бой. Каждая часть оспаривала честь сражаться против иностранных интервентов. Это породило невиданный энтузиазм, позволивший дать достойный отпор врагу. Наши войска не только остановили наступление, но и перешли в контратаку. Во время этих боев мы убедились, что «фашистский боевой дух» не так страшен, как это пытались изобразить фашистские главари. В результате нескольких контратак враг вынужден был отступить.
Очень коротко расскажу о двух основных фазах битвы под Гвадалахарой и некоторых эпизодах, которые дадут представление об этом сражении.
На первом этапе сражения под Гвадалахарой, как я уже говорил, итальянцы, разбив республиканские войска, прорвали фронт. Через три дня мы перебросили туда воинские части из Мадрида. Начав встречную атаку, нам удалось остановить врага и нанести ему первые удары. [385]
На втором этапе операции республиканцы организовали общую контратаку, в результате которой враг был разгромлен и в панике отступил. Через четырнадцать дней после начала операции Итальянский экспедиционный корпус был побежден. Республиканские войска, полностью истощив свои силы, прекратили преследование.
* * *
Когда дивизии дуче прорвали республиканский фронт, в наших войсках царил такой беспорядок, что в первые три-четыре дня было невозможно разобраться, где расположены наши части. А летчикам для оказания эффективной помощи войскам необходимо было знать хотя бы их приблизительное местонахождение. Для получения информации пришлось послать на разведку нескольких летчиков, но не по воздуху, а по земле.
Я выехал на фронт в сопровождении советского авиационного атташе полковника Бориса Свешникова. Мне было известно, что первыми частями, которые республиканское командование направило в Гвадалахару, чтобы остановить продвижение итальянцев, командовал Энрике Листер. Полагая, что на его командном пункте мы сможем получить наиболее полную и правдивую информацию, решили направиться прямо к нему. После многочисленных перипетий добрались наконец до окруженного руинами небольшого дворца, где Листер обосновался со своим штабом.
Прежде всего, хочу внести ясность - Энрике Листер не иностранец, как его пытаются представить фашисты. Он родился и вырос в Галисии. Это стопроцентный кельт, говорящий с заметным галисийским акцентом и питающий явное пристрастие ко всему галисийскому.
Я думал, что увижу бывшего командующего Пятым полком удрученным, в плохом настроении, ибо его части получили новое трудное задание, не успев прийти в себя после боев на Хараме. Но по-видимому, он уже привык к тому, что республиканское командование всегда посылало его на самые опасные участки. Мы нашли его веселым, энергичным и, что особенно восхитило нас, преисполненным оптимизма. Политическим комиссаром у него был Сантьяго Альварес - тоже галисиец, страстно влюбленный в свою родину. Мы прибыли, когда они обсуждали с командиром батальона «Гарибальди» намечавшуюся на следующий день операцию. После ухода комбата Листер и его комиссар высоко оценили действия гарибальдийцев в бою с передовыми частями итальянского [386] экспедиционного корпуса. Несмотря на адский огонь вражеской артиллерии, они геройски отразили четыре сильнейшие атаки итальянских танкеток, пытавшихся вытеснить их с занимаемой позиции.
В тот же вечер гарибальдийцы захватили первых пленных-итальянцев: разведывательный отряд в составе 31 солдата, двух лейтенантов и одного старшего офицера.
Итальянские добровольцы из интернациональных бригад, несмотря на усталость после боев за Мадрид, несмотря на то, что их было мало и они были значительно хуже вооружены, нежели части Итальянского корпуса, сражались замечательно. Весть о пленении первых фашистов-итальянцев распространилась по фронту быстрее молнии, вызвав всеобщую радость.
Кажется, впервые в истории подданные одного государства сражались друг против друга на чужой земле. С одной стороны, гарибальдийцы - истинные добровольцы, люди разных политических убеждений, но движимые одним желанием - отстоять демократию и мир. С другой - до зубов вооруженные воинские формирования, посланные фашистскими правителями против народа, защищающего свою свободу. Командовавшие этими войсками генералы и офицеры прибыли в нашу страну с надеждой получить обещанные повышения и вознаграждения. Подчиненные же им солдаты не имели ни малейшего повода ненавидеть испанский народ и не получали никакой выгоды от участия в этой авантюре.
Этим и объясняется, что добровольцы сражались с беззаветной отвагой и побеждали, а фашистские войска бросали оружие и отступали, не оказывая сопротивления.
Итальянские интербригадцы героическим поведением под Гвадалахарой защитили честь своего народа. В этом сражении потерпели поражение не Италия и не ее народ, а фашистский режим, тиранивший эту замечательную страну.
* * *
Несколько слов о действиях нашей авиации. К началу Гвадалахарского сражения соотношение боевых самолетов было 3:1 в пользу фашистов. Но мы имели два преимущества: лучшие самолеты (немецкие «Мессершмитты» еще не прибыли) и прекрасное расположение аэродромов. Кроме того, нам повезло: из-за дождей аэродромы противника в первые три-четыре дня с начала военных действий были выведены из строя, и он лишился возможности использовать против нас авиацию. Республиканские же воздушные силы, хотя и с [387] некоторыми трудностями, участвовали во всех боевых операциях.
Другой благоприятный фактор - Французское шоссе, по которому двигались огромные моторизованные колонны врага, представляло идеальную цель для наших летчиков. Одна за другой эскадрильи республиканской авиации вылетали на задание. Уже во время первых бомбежек нам удалось поджечь значительное количество автомашин. Большой урон врагу был нанесен и пулеметным огнем с бреющего полета.
Воспользовавшись благоприятной ситуацией, мы отправляли на боевые задания все типы самолетов, даже учебные, если они могли держаться в воздухе, нести бомбу или пулемет.
Единственный раз за всю войну я летал над полем боя на маленькой авиетке, обычно используемой только для полетов над нашей территорией.
В результате нам удалось оказать эффективную помощь наземным войскам. Вражеские сводки и фашистские газеты сообщали, что в операциях участвовало более 750 красных самолетов. Эта цифра намного преувеличена: даже с учетом старых машин, которые нам удалось приспособить для боев под Гвадалахарой, количество республиканских самолетов не достигало и сотни.
Однажды, возвращаясь на авиетке на аэродром в Алькала, я заметил справа от себя итальянский истребитель «Фиат» с фашистской свастикой, и тотчас же слева появился другой такой же самолет. Сначала я, естественно, испугался, а затем разозлился: мне было досадно, что я так глупо попался. Прибегнув к единственно возможному в данной ситуации маневру, я резко спикировал и пошел на бреющем полете. Однако «Фиаты», имевшие, разумеется, большую скорость, чем моя авиетка, подлетели совсем близко ко мне, но почему-то не стреляли. Я решил, что они хотят заставить меня последовать за собой, как вдруг увидел широко улыбающееся лицо одного из летчиков, рукой приветствовавшего меня. Тогда мне стало все ясно: несколько дней назад на наш аэродром по ошибке приземлились пять итальянских «Фиатов». Двум удалось ускользнуть, но три попали к нам в руки. Я сам посоветовал летчикам-истребителям полетать на этих машинах, чтобы освоить их. Однако, обремененный массой забот, совершенно забыл об этом, а механики упустили из виду, что с машин надо смыть фашистские знаки. Летчики, опробовавшие «Фиаты», увидели мою авиетку и решили сопровождать меня, не подумав о том, как я могу воспринять подобный эскорт. [388]