В то время в Хетафе проводились испытания автожира - изобретения инженера Хуанито де Ла Сиерва, сына известного политика-консерватора. Автожир построили в военных авиационных мастерских. С учебного самолета «Авро» сняли крылья и взамен их поставили четыре большие лопасти несущего винта, благодаря которым машина двигалась вертикально вверх. Сам Ла Сиерва не пилотировал свой автожир, пока тот не был достаточно усовершенствован. Первые испытания провели военные летчики Спенсер и Лорига.
В Хетафе изобретателю всячески помогали: в конструкцию автожира вносили различные усовершенствования, необходимость которых выявлялась в результате опасных экспериментов. Спенсер и Лорига бескорыстно рисковали жизнью, испытывая его. Они устраняли дефекты и улучшали аппарат, на основе которого спустя несколько лет родился современный геликоптер (вертолет).
В 1921 году в Бургосе велись приготовления к торжественной церемонии в связи с переносом останков Сида-Воителя. В ней приняла участие и военная авиация, организовавшая на четырех старых колымагах воздушные гонки из Мадрида в Бургос. Я летел на учебном самолете «Хевиленд» в составе [75] экипажа капитана Хосе Луиса Урета. Нас очень беспокоила погода. От нее зависело благополучное преодоление горного перевала Пуэрто де Соммоссьера - единственного места, где мы могли перелететь сьерру, ибо потолок самолета не превышал 1500 метров.
В назначенный час мы покинули аэродром «Куатро виентос», почти царапая дорогу, миновали перевал и, оптимистически настроенные после успешного преодоления наиболее трудного участка пути, взяли курс на Бургос. Однако спустя некоторое время мотор стал давать перебои, и самолет начал терять высоту. Вскоре мотор заглох совсем. Мы решили произвести посадку на поле, которое показалось нам с воздуха ровным. Но мы не заметили предательской канавы и угодили прямо в нее. Самолет разбился, однако нам повезло: мы отделались незначительными, но неприятными ушибами: у Урета из носа текла кровь, у меня была разбита губа. Прибежавшие на помощь люди с испугом смотрели на наши окровавленные физиономии. Среди соболезнующих находилась приятная дама, владелица поместья, на территории которого потерпел аварию наш самолет. В ее комфортабельном доме нам оказали первую помощь. Но больше всего мы нуждались в обыкновенной воде: стоило нам умыться, мы сразу приобрели нормальный вид, и наша привлекательная и гостеприимная хозяйка успокоилась.
Урета и я, несмотря на ушибы, разбитый самолет и невозможность продолжать гонку, были все же довольны. Встреча с молодой хозяйкой поместья представлялась нам романтическим приключением. Во мне родилось неизвестное дотоле чувство - «радость спасенного». Такое состояние возникало у меня впоследствии не только после несчастных случаев, но и по окончании любого путешествия.
Нам приказали, не ожидая отгрузки самолета, отправиться в Бургос на автомобиле. Прибыв туда, мы узнали о тяжелом поражении испанской армии под Аннуалем.
Военным округом в Мелилье командовал, как я уже упоминал, генерал Фернандес Сильвестре, начальник военного королевского дома{44}. Привыкший к легким победам над племенами с равнины Лараче, значительно менее воинственными, чем рифы, он, не встретив вначале большого сопротивления, продолжал легкомысленно продвигаться в глубь территории [76] противника, не обеспечив надежного тыла. Впрочем, это и невозможно было сделать из-за невероятной скудости средств, которыми генерал располагал.
Быстро наступая, Сильвестре достиг Аннуаля - ключевой позиции для выхода войск на Вилья-Алусемас. Здесь испанские войска и потерпели поражение.
После гибели генерала Сильвестре началось отступление. Вначале соблюдался некоторый порядок, пока со всех сторон не появились «дружественные» кабилы, присоединившиеся к преследовавшим наши войска рифам.
С большим трудом генералу Наварро, заместителю командующего военным округом Мелильи, удалось сконцентрировать отходившие части на позиции Монте Арруит - стратегическом пункте, довольно хорошо защищенном, но не имевшем воды.
Окруженный восставшими марокканскими племенами, считавшимися прежде дружественными, Наварро решил договориться с ними до подхода рифов, руководимых Абд-эль-Керимом. По условиям соглашения испанцы обязались сдать оружие марокканским вождям, а те гарантировали свободный выход наших войск и офицерского состава с занимаемых позиций. Но прежде чем первые испанские части ступили на дорогу, отделенную от форта маленькой тропкой, прозвучали выстрелы и началась резня. Кабилы и подошедшие рифы напали на разоруженных испанских солдат.
Марокканские вожди, находившиеся внутри крепости, догадавшись о том, что произошло, попытались спасти генерала Наварро и некоторых его офицеров. Тех, кому удалось выйти живым с Монте Арруита, вожди кабилов отвели в свои палатки. Позже Абд-эль-Керим захватил их в качестве военнопленных.
Этот рассказ в общих чертах отражает мой тогдашний взгляд на то, что произошло в Аннуале и Монте Арруите. Он изложен в 1939 году в книге «Вместо роскоши» {45}, и я не хочу ничего изменять в нем, ибо представляю себе эти события именно так, и только так.
Новое поражение произвело в Испании огромное впечатление. Испанцы узнали о размере катастрофы по дошедшим до них отдельным сообщениям. За несколько дней мы потеряли убитыми около 8 тысяч человек. Кроме того, марокканцы [77] захватили Восточную зону со всем, что мы там имели, и подошли к воротам Мелильи, создав очень опасное положение в этом районе.
У меня, как, впрочем, и у моих знакомых, случившееся вызвало вначале замешательство, а затем негодование против «предательства» «дружественных» африканских племен. Мы преисполнились непреодолимого желания отвоевать потерянную территорию и наказать изменников, дабы восстановить престиж армии и, следовательно, Испании. Одним словом, мы поддерживали кампанию дешевого патриотизма, начатую правительством совместно с крупной буржуазией, церковью и прессой.
В то же время десятки тысяч испанцев реагировали на эти события иначе, полагая, что наказать следует не марокканцев, выполнявших свой патриотический долг и боровшихся против захватчиков, а испанцев, ответственных за эту войну. Одним словом, большая часть испанского народа считала необходимым оставить Марокко, чтобы сразу же покончить с этой проблемой, стоившей Испании огромных человеческих жертв и материальных затрат.
Атмосфера, в которой мы жили, не позволяла понять и оценить значение и справедливость этих взглядов, столь отличавшихся от наших. Она как раз помогала складыванию того идеального для правительства образа мыслей, при котором мы добровольно выполняли возложенную на нас миссию. Мы искренне думали, что наш долг - военных и испанцев - скорее отправиться в Мелилью и начать борьбу против марокканцев. Могу заверить, что в тот момент никто из нас не думал о чинах и медалях; единственным вознаграждением, к которому мы стремились, - сознание выполненного долга. Это было действительно так. На первом этапе нового наступления в Марокко, длившемся почти два года, за военные заслуги не повышали в чинах, хотя он был наиболее тяжелым за всю войну. Несмотря на это и на большие потери, люди сражались храбро.
Позже, когда восстановили порядок повышения по служебной лестнице за военные заслуги, мы, естественно, стремились и к этому. Такое честолюбие понятно, ибо в авиации, лучше всего знакомой мне, чины не дарили. Их надо было заслужить в тяжелом бою, рискуя жизнью.
Вернувшись в Мадрид, я получил направление в Хетафе, в одну из эскадрилий, формируемых для отправки в Мелилью. Как я уже говорил, Испания располагала лишь учебными самолетами. Требовалось срочно, не считаясь ни с ценой, [78] ни с другими обстоятельствами, закупить боевые самолеты для войны в Марокко. Нам достались машины «Бристоль», очень удобные в полете, но их моторы слишком часто выходили из строя. Они поднимали по десять одиннадцатикилограммовых бомб, имели сдвоенную пулеметную установку для наблюдателя и скорость 130 километров в час.