Сория - маленький, но весьма интересный городок. Там сохранились замечательные памятники эпохи римского господства, представляющие большую ценность. Гарсиа Лорка восхищался характерной красноватой окраской города, подчеркнутой отсветом заката. Помню, меня потрясли искренняя любовь и теплота, с какими он отзывался об АнтониоМачадо{108}.
После ужина мы направились к подмосткам сцены, сооруженной на площади. Среди публики было много крестьян, большинство из них впервые присутствовало на театральном спектакле. С огромным интересом и вниманием следили они за представлением «Ауто сакраменталь»{109} Лопе де Вега. Их худощавые, опаленные ветром и солнцем лица были взволнованны.
Помню, несколько дней спустя из-за постоянной рассеянности Федерико у меня произошла большая неприятность. Брат Маноло прислал мне столитровую бочку знаменитого кларета из Кордобин-де-ла-Риохи. Чтобы отметить это событие, я купил окорок и пригласил на свою мадридскую квартиру группу друзей, в том числе и Гарсиа Лорку. После того как все изрядно выпили и уже собрались уходить, Федерико захотелось выпить еще рюмку, и он вернулся в комнату. В два [232] часа ночи, когда мы с Себастьяном возвратились домой и ночной сторож открыл нам дверь, нас удивил запах вина, распространившийся по всему дому, но мы не придали этому никакого значения. Поднявшись на свой этаж и открыв дверь лифта, мы почувствовали, что запах усилился. Оказывается, Федерико плохо закрыл деревянный кран бочки, и все оставшееся в ней вино вытекло из-под нашей двери на лестницу. Квартиру мы нашли в ужасном состоянии. Винный запах держался еще долго, и каждый раз, когда мы возвращались домой, нам казалось, что мы входим в таверну.
* * *
В те времена я еще довольно часто ходил обедать к сестре Росарио. Однажды вечером после приятного отдыха на лыжной базе в Гредос я решил пойти поужинать к родственникам. Как только я вошел, сестра, едва поздоровавшись, забросала меня непонятными упреками: «Теперь вы, вероятно, довольны, для этого вам и нужна республика!» Затем последовал ряд оскорблений, удививших меня. Не понимая причины ее столь странного поведения, я не знал, что ответить. Сестра тоже не могла предположить, что я еще не читал газет, не слушал радио и ничего не знаю о последних событиях в Мадриде. Ее нападки возмутили меня. Не захотев просить объяснений и не дождавшись ужина, я ушел и направился в аэроклуб в надежде разузнать новости.
Там все было спокойно. Мне рассказали о случившемся. Речь шла о поджоге монастырей. Некоторые из присутствовавших в клубе видели пожары. Мнения были различными. Одни прямо осуждали эти действия, наиболее разумные опасались, как бы пожары не привели к осложнениям. Самые легкомысленные говорили о поджогах в шутливом тоне, не придавая им большого значения. Но все сходились на том, что воспрепятствовать им было нельзя. Кстати, во время пожаров не было ни одной жертвы, не погибло ни одно произведение искусства.
Выслушав все, что мне рассказали, и поговорив с очевидцами, я пришел к выводу, что поджоги спровоцированы группой монархистов. В первое время после провозглашения республики они вели себя сдержанно, но, видя, что правительство не трогает их, решили перейти к активным действиям. В тот роковой день со спесивой надменностью, столь свойственной людям, привыкшим считать себя хозяевами, они завели в своем клубе на улице Алькала пластинку с королевским [233] маршем. Окна специально оставили открытыми, чтобы прохожие могли слышать его. Первыми слушателями оказались шоферы такси, которые ответили возгласами: «Да здравствует республика!» Группа монархистов, вооруженных палками, выбежала на улицу и тяжело ранила одного шофера. По Мадриду мгновенно распространился слух об убийстве. Стихийно начались демонстрации. Вскоре загорелось первое здание - резиденция иезуитов на улице Ла Флор. Всего, как мне помнится, было подожжено семь или восемь церквей и монастырей.
Не трогали ни банков, ни казино, ни дворцов, ни магазинов, которые продолжали торговать.
* * *
Дважды - в Бильбао и Малаге - я был свидетелем этой, по-видимому, непреодолимой склонности испанского народа уничтожать церкви и монастыри.
Примерно в 1920 году в Бильбао состоялась мощная рабочая демонстрация. Близ Арсенальского моста демонстранты столкнулись с религиозной процессией, двигавшейся им навстречу. Последующие действия были настолько молниеносны, что мне не сразу удалось разобраться, в чем дело. Я увидел, как встретившиеся схватились врукопашную. В реку полетели образа и хоругви. Когда прибыла конная жандармерия, иконы уже плыли по реке Нервион к морю.
События, свидетелем которых я стал в Малаге, были для меня еще более странными и неожиданными. В городе состоялись многочисленные демонстрации против отправки солдат в Мелилью после разгрома испанских войск под Аннуалем. Эти выступления вылились в настоящий бунт, в котором участвовали тысячи жителей Малаги - мужчин, женщин и детей. Группа демонстрантов, направлявшихся в порт, остановилась возле одной из церквей. Несколько человек вошли туда и стали вытаскивать на улицу образа, скамейки, стулья и, свалив все в большую кучу, подожгли. Я не мог понять: что общего между церковными образами и протестом против войны в Марокко?
Во всяком случае, известно: в Испании с давних пор при каждом удобном случае, то есть во время мятежа или восстания, народ всегда сначала поджигал церкви и монастыри. Но он никогда не нападал ни на банки, ни на магазины, ни на какие-либо другие заведения, где можно было бы чем-то воспользоваться. [234]
Кто- то мне рассказывал, что после установления республиканского строя министерство внутренних дел получило от алькальда одной кастильской деревни телеграмму, в которой говорилось: «Провозглашена республика. Что делать со священником?»
Неприязнь испанского народа к церкви всегда была такой явной, что считалась чем-то само собой разумеющимся. Вряд ли мне исполнилось более десяти лет, когда мы уже пели на мотив гимна Риего знаменитые тогда куплеты против церковников:
Если бы священники и монахи знали,
Как им здорово влетит,
То поднялись бы они на хоры и запели:
«Свобода, свобода, свобода!»
Такие песенки в устах подростков, воспитанных в буржуазных семьях, в атмосфере католической религии, показывают, насколько распространены среди испанцев антиклерикальные настроения.
* * *
Правы были те члены аэроклуба, которые опасались, что пожары причинят республике немало неприятностей. Церковь воспользовалась случаем, чтобы уже без маскировки, открыто усилить наступление на существующий режим. Я говорю усилить, потому что она вела его и до поджогов монастырей, с самого момента установления республиканского строя в Испании.
* * *
Резкой перемены в моих отношениях со старыми друзьями и в привычках не было. Я по-прежнему встречался со своими давнишними знакомыми и родными, но непроизвольно, как-то само собой, новая обстановка отдаляла меня от них, и постепенно, почти незаметно круг моих знакомых менялся.
Я продолжал ходить в аэроклуб. Иногда посещал кружки, объединявшие людей левых взглядов. В одну из таких групп, собиравшуюся в пивной на площади Санта-Анна, входили Негрин, Альварес дель Вайо{110}, Аракистан, доктор Паскуа и другие социалисты-интеллигенты. С первой же встречи дель Вайо понравился мне, а Аракистан вызвал антипатию. [235]
Бывал я также в кружке республиканцев, местом сбора которого являлось кафе «Аквариум». Из его членов мне запомнился дон Августин Винуалес, умный, симпатичный и веселый человек. Видимо, он был большим специалистом в финансовых вопросах, если Прието, всегда косо смотревший на людей с университетскими титулами, отзывался о нем с большой похвалой.