В период острой борьбы Ленина против левых эсеров, а внутри партии против Троцкого и Бухарина и их сторонников, за выход из войны и заключение мира с Германией Менжинский занимает последовательную ленинскую позицию. Он поддерживает линию Ленина в Совнаркоме, ведет решительную борьбу против «левых» коммунистов в Наркомфине — Пятакова, Спунде, Боголе-пова и других активных сторонников Бухарина и Троцкого.
В заключении мира Менжинский видел спасение русской революции.
— Я не затем отдал свою жизнь русской революции, чтобы ее удушили германскими штыками. Тот, кто играет лозунгом революционной войны, играет на руку империализму, сдает русскую революцию на слом, — говорил в те дни Менжинский.
После длительной борьбы в ЦК и Совнаркоме линия Ленина на заключение мира, его непреклонная, принципиальная и твердая позиция была поддержана всей партией. VII съезд большинством голосов одобрил ленинскую линию в вопросе о Брестском мире.
Вскоре, после VII съезда партии, в связи с тем, что немцы не выполняли условий мира — германские войска продолжали продвигаться на восток, — Советское правительство и Центральный Комитет РКП (б) переехали в Москву. По утвержденной ЦК расстановке руководящих кадров Менжинский должен был остаться в Петрограде и войти в состав петроградского «Боевого правительственного центра». Он был избран в состав президиума Петроградского Совета и введен в состав коллегии Народного комиссариата юстиции. Здесь ему было поручено руководство уголовным сектором. В числе прочих его обязанностей было также и руководство совместно с Урицким Петроградской ЧК.
Даже в последующие годы, когда чекистская работа стала основным смыслом и содержанием его жизни, причем работа в масштабе всей страны, а не в рамках лишь одного города, Менжинскому не приходилось так трудно, как в эти несколько петроградских недель первой половины восемнадцатого года.
Город был засорен явными и скрытыми врагами революции. Тут были и германские шпионы, и царские офицеры, уже объединявшиеся в первые террористические организации, и саботажники, и тысячи озлобленных, готовых поддаться на удочку любого демагога дезертиров, занимавшихся мародерством, и уголовники.
Нужно было очистить город от вражеских агентов и контрреволюционеров, защитить жителей от насилия, оградить их от мародеров и хулиганов. Всем этим и занимались Петроградская ЧК и уголовный сектор Комиссариата юстиции Петроградской коммуны.
…Однажды в уголовный сектор Комиссариата юстиции Петроградской коммуны матросы доставили схваченную на месте преступления группу офицеров-мародеров и по подозрению в связи с ними некую даму. При обыске у нее изъяли паспорт на имя Юлии Эрастовны Серповой. О задержанных доложили Менжинскому.
Выслушав доклад старшего отряда и ознакомившись с документами задержанных, Менжинский распорядился привести к нему гражданку Серпову.
Через некоторое время в сопровождении конвойного в кабинет Менжинского вошла накрашенная, одетая в потрепанную беличью шубку, молодящаяся дама лет пятидесяти.
— Садитесь, пожалуйста, — вежливо предложил Менжинский, указывая на стул у приставного столика.
— Благодарю вас, я постою… Надеюсь, что здесь какое-то недоразумение. Я не имею никакого отношения к этим спившимся офицерам. Только потому, что один из них приставал ко мне, меня арестовали заодно с этой компанией, — спокойно, с подчеркнутым достоинством рассказывала дама.
— Возможно, что к компании офицеров-мародеров вы и не имеете отношения, — согласился Менжинский, внимательно, сквозь стекла пенсне рассматривая задержанную. — Меня, собственно, — продолжал он, — интересует другое. Ваш паспорт. Где вы его получили?
— В Петербурге.
— Вы признаете, что это ваш паспорт? — спросил Менжинский, перелистывая паспортную книжку Серповой.
— Да, это мой паспорт.
— Юлия Эрастовна Серпова, рождения 1867 года, прописанная, — продолжал Менжинский, — по Церковной улице Санкт-Петербурга. — И, взъерошив свои густые каштановые волосы, расчесанные на аккуратный пробор, Вячеслав Рудольфович без паузы спросил:
— Скажите, Юлия Эрастовна Серпова, владелица настоящего паспорта, и Юлия Осиповна Серпова, проживавшая в 1907 году тоже на Церковной улице и носившая партийную кличку «Люся», одно и то же лицо?
Задержанная молчала. Наступила длительная пауза. Менжинский внимательно разглядывая Серпову, стремительно выбирал из каких-то далеких кладовых своей памяти подробности разговора с петербургскими партийными работниками на конспиративной квартире в августе 1907 года. И постепенно восстанавливал образ той «Люси» (она же «Катя»), о которой шла речь.