Однако среди такого обилия зла изредка встречалась и неимущая добродетель, тоже нашедшая здесь приют. Под кровом некоторых домов обитали чистые и непорочные души, чье присутствие тут было делом железных рук нужды, и только нужды. Семьи из разоренных деревень, представители некогда большой, а теперь почти исчезнувшей прослойки деревенского общества, так называемые «пожизненники», то есть пожизненные арендаторы земли, а также другие лица, чьи опорные столбы подломились по той или иной причине, вынудив их покинуть место, где они жили на протяжении многих поколений, — все эти люди стекались сюда, если только они не предпочитали валяться где-нибудь под живой изгородью у дороги.
На Навозной улице харчевня «Питеров палец» заменяла церковь.
Как и подобает подобным заведениям, она стояла в центре квартала и примерно в такой же мере отличалась от «Трех моряков», как «Три моряка» от «Королевского герба». На первый взгляд харчевня казалась удивительно приличной. Вход в нее был всегда заперт, а крыльцо так чисто, как если бы почти никто не поднимался по его посыпанным песком ступеням. Но за углом тут была уличка, попросту говоря, щель, отделявшая «Питеров палец» от соседнего дома. И здесь в середине боковой стены была узкая дверь, засаленная и потерявшая всякие следы краски от трения бесчисленных рук и плеч. Она-то и служила настоящим входом в харчевню.
Нередко можно было наблюдать, как прохожий, только что шагавший с рассеянным видом по Навозной улице, внезапно исчезал, так что наблюдателю оставалось только моргать глазами, подобно Эштону при исчезновении Ревенсвуда[29]. Оказывалось, что этот рассеянный прохожий, ловко повернувшись, боком шмыгнул в щель, а из щели так же ловко проник в харчевню.
Посетители «Трех моряков» были важными персонами в сравнении с той компанией, которая собиралась здесь, хотя надо признать, что низший слой завсегдатаев «Моряков» кое-где соприкасался с верхушкой завсегдатаев «Питера». Сюда стекались всякие бездомные бедняки. Хозяйка харчевни была добродетельная женщина, которую однажды несправедливо посадили в тюрьму за укрывательство. Она отбыла годичный срок и с тех пор всегда ходила с лицом мученицы, кроме тех случаев, когда встречала арестовавшего ее квартального — ему она неизменно подмигивала.
В это-то заведение и пришел Джапп со своими знакомыми. Скамьи, на которые они уселись, были узкие и высокие, а спинки их привязаны шпагатом к крюкам на потолке, потому что здешние посетители иной раз вели себя буйно и без такой предосторожности скамьи легко могли бы опрокинуться. С заднего двора сюда доносился грохот шаров, сбивающих кегли; за поддувалом камина висели трепалы для льна; а на скамьях сидели бок о бок бывшие браконьеры и бывшие лесники, иными словами, люди, к которым некогда беспричинно придирались помещики и которые тогда дрались друг с другом при лунном свете, а теперь сошлись здесь, потому что одни были свободны в промежутке между двумя сроками заключения, а другие, потеряв расположение хозяев, уволены со службы и, очутившись тут на одной ступени, сидели, спокойно беседуя о минувших днях.
— А помнишь, Чарл, как ловко ты умел поймать форель сачком и выкинуть ее на берег, даже не замутив воды в речке? — говорил отставной лесник. — За этим делом я как-то раз тебя застукал, помнишь?
— Как не помнить! Но я в жизни не попадал в такую скверную историю, какая вышла из-за фазана в Йелберийском лесу. В тот день твоя жена соврала, когда присягала, — клянусь богом, соврала, — и спорить нечего.
— Как же это все получилось? — спросил Джапп.
— А вот как… Джо схватился со мной, и мы повалились на землю и подкатились к садовой калитке у его дома. Заслышав шум, его хозяйка выбежала с деревянной лопаткой, а под деревьями было темно, так что она не могла рассмотреть, кто из нас наверху, а кто внизу. «Ты где, Джо? На нем или под ним?»— визжит. «Ох, клянусь богом, под ним»! — говорит он. Тут она принялась колотить меня лопаткой по башке, по спине, по ребрам, так что мы с Джо опять покатились. «Ты где теперь, милый Джо, внизу или наверху»? — визжит она опять… Черт побери, через нее-то меня и зацапали! А потом, когда мы пошли на суд, она присягнула, что фазана этого она сама выкормила, а ведь птица-то была вовсе не твоя, Джо; это была птица сквайра Брауна — вот чья она была, — и мы подцепили ее за час до того, когда шли по его лесу. Меня прямо зло взяло — такая несправедливость!… Ну, ладно — что было, то прошло.