— Ни одного не выпьет… спиртного нам понадобится немного… очень немного! — сказал Фарфрэ, покачивая головой с несколько удивленным и в то же время серьезным видом. — Предоставьте все это мне.
Поговорив еще немного на эту тему, Ньюсон откинулся в кресле и, глядя в потолок, сказал с задумчивой улыбкой:
— Я вам не рассказывал, мистер Фарфрэ, как Хенчард сбил меня со следа в тот раз?
Фарфрэ ответил, что ему не ясно, на что намекает капитан.
— Ага, я так и думал, что не рассказывал. Помнится, я решил пощадить его доброе имя. Но раз уж он теперь ушел, я могу сказать вам все. Так вот, я приезжал в Кестербридж месяцев за девять-десять до того, как приехал сюда на прошлой неделе и познакомился с вами. Я был тут дважды. В первый раз я был в городе проездом на запад и не знал, что Элизабет живет здесь. Затем, услышав где-то — забыл, где именно, — что некий Хенчард был здесь мэром, я снова приехал сюда и утром зашел к нему. Вот шутник! Он сказал, что Элизабет-Джейн умерла много лет назад.
Элизабет теперь стала внимательно прислушиваться к его рассказу.
— Но мне и в голову не пришло, что этот субъект меня морочит, — продолжал Ньюсон. — И вы не поверите, я так расстроился, что пошел обратно, сел в ту самую почтовую карету, в которой приехал, и отправился дальше, не пробыв в городе и получаса. Ха-ха!.. Неплохая была шутка, и он хорошо ее разыграл, надо отдать ему должное!
Элизабет-Джейн была поражена.
— Шутка?! О нет! — воскликнула она. — Значит, он все эти месяцы держал меня вдали от тебя, тогда как ты мог бы жить здесь, отец!
Отец подтвердил, что так оно и было.
— Нехорошо он поступил! — сказал Фарфрэ.
Элизабет вздохнула.
— Я сказала, что никогда не забуду его. Но нет! Мне кажется, я теперь обязана его забыть!
Ньюсон, как и многие скитальцы, толкавшиеся среди чужестранцев и знакомые с чуждой нам этикой, не мог понять, почему преступление Хенчарда так велико, хотя сам же пострадал от него больше всех. Заметив, что отсутствующего преступника атакуют не на шутку, он стал на сторону Хенчарда.
— Ну, в сущности, он ведь не сказал и десяти слов, — пытался оправдать его Ньюсон. — И мог ли он знать, что я такой простак и поверю ему на слово? Он был виноват не больше меня, бедняга!
— Нет! — твердо проговорила Элизабет-Джейн, уже пережившая внутренний переворот. — Он угадал, какой ты… ты всегда был чересчур доверчив, отец, — мама это сто раз повторяла, — и он так поступил, желая сделать тебе зло. После того как он целых пять лет держал меня вдали от тебя, утверждая, что он мой отец, он не должен был так поступать.
Вот так они беседовали, и некому было разубедить Элизабет и хоть в какой-то мере умалить вину отсутствующего. Впрочем, будь Хенчард здесь, он и сам вряд ли стал бы оправдываться, — так мало он ценил себя и свое доброе имя.
— Ну, ну… ничего… все это прошло и кончено, — сказал Ньюсон добродушно. — Поговорим лучше насчет свадьбы.
Глава XLIV
Между тем, человек, о котором они говорили, продолжал свой одинокий путь на восток, пока его не одолела усталость; тогда он стал искать, где бы отдохнуть. Сердце его было так истерзано расставанием с Элизабет, что он и думать не мог о ночлеге в деревенской гостинице или даже в самом бедном доме, а потому свернул на поле и лег под скирдой пшеницы. Голода он не испытывал, а тяжесть, навалившаяся на его душу, помогла ему заснуть глубоким сном.
Наутро лучи яркого осеннего солнца, проникавшие сквозь жнивье, разбудили его рано. Он открыл корзинку и позавтракал взятыми из дому припасами на ужин, потом переложил свои пожитки. Он вынужден был нести на собственной спине все, что взял с собой, и тем не менее запрятал среди своих инструментов кое-что из принадлежащих Элизабет-Джейн, но уже ненужных ей вещей: перчатки, туфли, исписанный ею листок бумаги и другие мелочи, а в кармане у него лежал локон ее волос. Он осмотрел все это, уложил на прежнее место и пошел дальше.
Пять дней подряд соломенная корзинка Хенчарда путешествовала на его плечах по большой дороге между живыми изгородями, причем яркий желтый цвет ее иногда привлекал внимание какого-нибудь пахаря, и тот, выглянув из-за кустарника, смотрел на шляпу и голову путника и на его опущенное лицо, по которому тени сучьев двигались бесконечной вереницей. Вскоре стало ясно, что путник направляется в Уэйдон-Прайорс, куда он и пришел под вечер на шестой день.