Зато она не уставала смотреть на Доналда, а он стоял в нескольких ярдах от нее, оживленно разговаривая с друзьями, и на шее у него висела положенная ему по должности золотая цепь из крупных прямоугольных звеньев, такая же, как цепь единорога на королевском гербе. Малейшее чувство, отражавшееся на его лице во время разговора, отражалось и на ее лице и губах, которые двигались в лад с движениями его губ. В этот день она в душе играла скорее его роль, чем свою собственную, и не интересовалась никем, кроме Фарфрэ.
Но вот дозорный, стоявший на дальнем повороте большой дороги, а именно на втором из двух мостов, о которых говорилось выше, подал знак, и члены совета, облаченные в мантии, проследовали от городской ратуши к арке, воздвигнутой у черты города. Экипажи с августейшим гостем и его свитой примчались в облаке пыли, затем составилась процессия и медленно двинулась к городской ратуше.
К этому месту обратились все взоры. Перед августейшим экипажем образовалось пустое пространство в несколько квадратных ярдов, и сюда шагнул человек, которого не успели остановить. Это был Хенчард. Он развернул свой флаг, снял цилиндр и направился к замедлявшему ход экипажу, размахивая флагом, который был у него в левой руке, и приветливо протянув правую августейшей особе.
У дам перехватило дыхание, и они хором защебетали: «Ах, смотрите, смотрите-ка!», а Люсетта чуть не лишилась чувств. Элизабет-Джейн, вытянув голову, из-за плеч передних зрителей увидела, что происходит, и пришла в ужас, но интерес, возбужденный в ней необычайным зрелищем, взял верх над страхом.
Фарфрэ, с авторитетностью главы города, немедленно принял меры. Он схватил Хенчарда за плечи, оттащил его назад и резко приказал ему убираться прочь. Хенчард впился в него глазами, и Фарфрэ, несмотря на охватившее его волнение и раздражение, заметил в этих глазах огонь ярости.
Несколько секунд Хенчард упирался, но вдруг, под влиянием какого-то непонятного побуждения, сдался и отошел. Фарфрэ бросил взгляд на дамские трибуны и увидел, что его Кальпурния[30] побледнела.
— Смотрите… да ведь это бывший хозяин вашего мужа! — сказала миссис Блоубоди, дама, приехавшая из окрестностей города и сидевшая рядом с Люсеттой.
— Какой там хозяин! — возразила жена Доналда, сразу вспылив.
— Разве этот человек— знакомый мистера Фарфрэ? — спросила миссис Бат, жена доктора, которая лишь недавно, после своего замужества, переехала в Кестербридж.
— Он работает у моего мужа, — ответила Люсетта.
— Вот как… и только? А мне говорили, будто ваш муж устроился в Кестербридже благодаря ему. Чего только не выдумывают люди!
— Именно выдумывают. Все было совсем не так. У Доналда такие способности, что он мог бы устроиться где угодно, не нуждаясь ни в чьей помощи! Ему было бы ничуть не хуже, если бы никакого Хенчарда и на свете не было.
Она говорила это, не зная всех обстоятельств, связанных с приездом Доналда в Кестербридж; кроме того, ей казалось, что в этот час ее торжества все обращаются с ней как-то пренебрежительно. Инцидент занял всего несколько секунд, но августейший гость все-таки не мог не обратить на него внимания, хотя с привычным тактом сделал вид, будто не заметил ничего особенного. Он вышел из экипажа, мэр выступил вперед, адрес прочли; гость ответил на него, потом сказал несколько слов Доналду Фарфрэ и пожал руку Люсетте как жене мэра. Церемония продолжалась лишь несколько минут, и экипажи, громыхая подобно колесницам фараона, снова тронулись в путь по Зерновой улице и направились к побережью по Бадмутской дороге.
В толпе стояли Кони, Базфорд и Лонгуэйс.
— Он теперь уже не тот, что прежде, когда пел песни в «Трех моряках», — сказал Кони. — Удивительно, как это он сумел столь быстро окрутить такую шикарную дамочку.
— Что правда, то правда. Но смотрите, до чего люди преклоняются перед нарядами! Вон там стоит девушка куда красивее этой, однако на нее никто и внимания-тo не обращает, потому что она сродни этому гордецу Хенчарду.
— Я готова тебе в ножки поклониться, Баз, за эти твои слова, — подхватила Нэнс Мокридж. — Люблю поглядеть, как с этаких елочных свечек срывают финтифлюшки. Сама я никак не гожусь в злодейки, а то бы не прочь пожертвовать малую толику серебра, чтобы хоть одним глазком посмотреть, как с этой особы будут сбивать спесь… Да может, и доведется, — заметила она многозначительно.
— Женщине такие неблагородные страсти вовсе не к лицу, — изрек Лонгуэйс.
Нэнс промолчала, но все поняли, о чем она говорила. Чтение писем Люсетты в харчевне «Питеров палец» породило сплетню, которая ползла, как насыщенный миазмами туман, по Навозной улице и дальше, по окраинным уличкам Кестербриджа.
Кучка бездельников, знакомых друг с другом, вскоре распалась на две, путем процесса естественного отбора, и завсегдатаи «Питерова пальца» направились в сторону Навозной улицы, где многие из них жили, а Кони, Базфорд, Лонгуэйс и их приятели остались.
— Вы, конечно, знаете, какая тут каша заваривается? — проговорил Базфорд с таинственным видом.
Кони посмотрел на него.
— Не потеха ли с чучелами?
Базфорд кивнул.
— Сомневаюсь, чтобы они отважились на такое дело, — сказал Лонгуэйс. — Но если они это и вправду затеяли, значит умеют держать язык за зубами.
— Во всяком случае, я слышал, что две недели назад они об этом подумывали.
— Будь я в этом уверен, я бы на них донес, — сказал Лонгуэйс с жаром. — Очень уж это грубая шутка, и она может вызвать беспорядки в городе. Мы знаем, что шотландец — неплохой человек, да и хозяйка его ведет себя неплохо с тех пор, как приехала сюда, а если раньше у нее и было не все ладно, так это их дело, а не наше.
Кони задумался. Фарфрэ все еще любили в городе, но надо признать, что, разбогатев и сделавшись мэром, поглощенным делами и честолюбивыми замыслами, он потерял в глазах бедняков долю того чудесного обаяния, которым был одарен, по их мнению, беспечный, неимущий юноша, певший песни, как поет птица на дереве. Поэтому если они и стремились оградить его от неприятностей, то уже не так горячо, как стремились бы раньше.
— Слушай, Кристофер, давай-ка мы с тобой вместе расследуем эту штуку, — предложил Лонгуэйс, — и если узнаем, что тут и впрямь дело неладно, пошлем кому следует письмо и посоветуем ему держаться подальше.
На том и порешили; приятели стали расходиться, и Базфорд сказал Кони:
— Пойдем, старый мой друг, двинемся дальше. Больше тут смотреть нечего.
Велико было бы изумление этих благожелательных людей, знай они, как близок был к осуществлению грандиозный шутовской заговор.
— Да, сегодня вечером, — сказал Джапп завсегдатаям «Питера» на углу Навозной улицы. — Это будет хороший конец для королевского визита, и щелчок покажется им тем больнее, что уж слишком они вознеслись сегодня.
Для него это была не просто шутка, но возмездие..
Глава XXXVIII
Церемония была короткая, слишком короткая, по мнению Люсетты, которой почти целиком овладело опьяняющее желание вращаться в высшем свете; и все же она торжествовала. Ее пальцы еще ощущали пожатие августейшей руки, и хотя подслушанный ею разговор о том, что ее мужа, быть может, возведут в пэры, был почти праздной болтовней, но мысль об этом не казалась ей несбыточной мечтою: и не такие еще чудеса случались со столь хорошими и обаятельными людьми, как ее шотландец.
После своей стычки с мэром Хенчард отошел и стал за дамской трибуной; здесь он стоял, рассеянно уставившись на отворот своего сюртука, который сжимала рука Фарфрэ. Хенчард прижал свою руку к этому месту, словно силясь понять, как мог он вынести столь тяжкое оскорбление от человека, к которому некогда относился с таким страстным великодушием. Так он стоял в каком-то оцепенении, но вот до него донесся разговор Люсетты с другими дамами, и он ясно услышал, как она отреклась от него, как отрицала, что он помог Доналду и что он не всегда был простым поденщиком.
30
Его Кальпурния. — Люсетта уподобляется Кальпурнии, жене Юлия Цезаря, олицетворяющей супружескую любовь и преданность.