— Все-таки пошли по Зерновой улице! Сидят спиной друг к другу!
— Как?.. Их двое?.. Две фигуры?
— Да. Две куклы на осле, спина к спине и друг с другом за локти связаны. Она лицом к голове, а он лицом к хвосту.
— Это что ж, какого-нибудь определенного человека изобразили?
— Не знаю… возможно. На мужчине синий сюртук и казимировые гетры; у него черные бакенбарды и красное лицо. Чучело набито чем-то и в маске.
Шум стал усиливаться, потом немного затих.
— Эх… а мне так и не удастся посмотреть! — с досадой воскликнула первая служанка.
— Свернули в переулок… вот и все, — сказала та, что занимала выгодную позицию на чердаке. — Ага, теперь мне их хорошо видно сзади!
— А женщина на кого похожа? Опиши, какая она из себя, и я тебе сейчас же скажу, не та ли это, про кого я думаю.
— Да… как сказать… одета она точь-в-точь, как наша была одета в тот вечер, помнишь, когда актеры давали представление в городской ратуше и она сидела в первом ряду.
Люсетта вскочила, и почти в тот же миг дверь в гостиную быстро и бесшумно открылась. Свет камина упал на Элизабет-Джейн.
— Вот зашла навестить вас, — проговорила она, еле переводя дух. — Простите… не постучалась! Я заметила, что ставни и окно у вас не закрыты…
Не дожидаясь ответа, Элизабет-Джейн быстро подошла к окну и прикрыла одну створку ставен. Люсетта подбежала к ней.
— Оставьте… тсс! — властно проговорила она глухим голосом и, схватив Элизабет-Джейн за руку, подняла палец.
Они говорили так тихо, что не упустили ни одного слова из разговора служанок.
— Шея у нее открыта, — продолжала вторая, — волосы причесаны с напуском на виски и уши, а на затылке гребень… платье шелковое, коричневато-красное, и туфли в тон, а чулки белые.
Элизабет-Джейн опять попыталась закрыть окно, но Люсетта силой удержала ее руку.
— Это я! — прошептала она, бледная как смерть. — Процессия… скандал… чучела изображают меня и его!
По лицу Элизабет-Джейн было ясно, что она уже все знает.
— Не надо смотреть, закроем ставни! — уговаривала Элизабет-Джейн подругу, заметив, что по мере приближения шума и хохота лицо Люсетты, и так уже застывшее и обезумевшее, становится все более застывшим и безумным.
— Все равно! — пронзительно крикнула Люсетта. — Он увидит это, ведь правда? Доналд увидит! Он сейчас вернется домой… и это разобьет ему сердце… он разлюбит меня… и, ох, это меня убьет… убьет!
Элизабет-Джейн теряла голову.
— Ах, неужели нельзя это прекратить! — крикнула она. — Неужели никто не остановит… никто?!
Она выпустила руки Люсетты и побежала к двери. А Люсетта, отчаянно повторяя: «Хочу видеть!» — бросилась к застекленной двери на балкон, распахнула ее и вышла наружу. Элизабет кинулась за ней и обняла ее за талию, стараясь увести в комнату. Люсетта впилась глазами в шествие бесноватых, которое теперь быстро приближалось. Оба чучела были так ярко освещены зловещим светом многочисленных фонарей, что нельзя было не узнать в них жертв шумной потехи.
— Уйдем, уйдем, — умоляла Элизабет-Джейн. — Дайте мне закрыть окно.
— Это я… это я… вылитая… даже зонтик мой… зеленый зонтик! — выкрикнула Люсетта и, хохоча как безумная, шагнула в комнату. Секунду она стояла недвижно, потом тяжело рухнула на пол.
Чуть ли не в это же мгновение дикая музыка шутовской процессии оборвалась. Раскаты издевательского хохота постепенно замерли, и топот заглох, как шум внезапно утихшего ветра. Элизабет лишь смутно сознавала все это; позвонив в колокольчик, она склонилась над Люсеттой, которая корчилась на ковре в припадке эпилепсии. Элизабет позвонила еще и еще раз, но тщетно — очевидно, все слуги выбежали из дому, чтобы лучше видеть дьявольский шабаш на улице.
Наконец вернулся слуга Фарфрэ, все это время стоявший на пороге, а за ним пришла кухарка. Ставни, наскоро прикрытые Элизабет, теперь закрыли наглухо, свет зажгли, Люсетту унесли в ее комнату, а слугу послали за доктором. Элизабет принялась раздевать Люсетту, и та пришла в себя, но, вспомнив все, опять потеряла сознание.
Доктор явился раньше, чем можно было ожидать, потому что он, как и прочие, стоял у своего подъезда, недоумевая, что значит этот гомон. Осмотрев бедняжку, он сказал в ответ на немую мольбу Элизабет:
— Случай серьезный.
— Она в обмороке, — промолвила Элизабет.
— Да. Но в ее положении обморок опасен. Немедленно пошлите за мистером Фарфрэ. Где он?
— Он уехал за город, сэр, — ответила горничная. — Куда-то в деревню по Бадмутской дороге. Он должен скоро вернуться.
— Все равно, за ним надо послать. Он, может быть, не спешит домой.
Доктор снова подошел к постели больной. За Фарфрэ послали слугу, и вскоре на заднем дворе послышался топот копыт его лошади.
Тем временем мистер Бенджамин Гроуэр, видный горожанин, о котором мы уже говорили, сидя у себя дома на Главной улице, услышал звон и стук ножей-дровоколов, каминных щипцов, тамбуринов, кадушек, скрипок, серпентов, бараньих рогов и других старинных музыкальных инструментов и, надев шляпу, вышел узнать, чем все это вызвано. Он подошел к углу улицы, невдалеке от дома Фарфрэ, и вскоре догадался, в чем дело: родившись в Кестербридже, он не раз был свидетелем грубых проделок такого рода. Прежде всего он отправился на поиски квартальных; в городе их было всего два, и это были дряхлые старички, которых он наконец нашел спрятавшимися где-то в переулке и еще больше подряхлевшими от небеспричинного страха, как бы с ними не обошлись круто, если их заметят.
— Ну что мы, два старых гриба, можем сделать против этой оравы? Куда уж нам! — оправдывался Стабберд в ответ на строгий выговор мистера Гроуэра. — Это все равно что подстрекать их к расправе над нами, что приведет виновников к смерти, а мы никак не согласны послужить причиной смерти своего ближнего, ни в коем случае не согласны!
— Так позовите себе кого-нибудь на помощь! Идемте, я сам пойду с вами. Посмотрим, как подействуют несколько слов лица, облеченного властью. Ну, живо! Дубинки при вас?
— От нас все равно толку мало, сэр, и нам не хотелось, чтобы народ увидел в нас стражей закона, вот мы и сунули свои полицейские дубинки в водосточную трубу.
— Так выньте их поскорей и пойдемте, бога ради!.. А вот и мистер Блоубоди! Нам повезло.
Из трех магистратов города Блоубоди был третьим.
— Это что за беспорядки? — проговорил Блоубоди. — Имена их знаете, а?
— Нет, не знаю. А теперь, — приказал Гроуэр одному из квартальных, — ты иди с мистером Блоубоди вокруг, по Старой аллее, потом обратно по улице, а я пойду со Стаббердом прямо вперед. Таким образом мы возьмем их в клещи. Запомните их имена; не нападайте на них и не пытайтесь им помешать.
Так они разошлись в разные стороны. Но когда Стабберд и мистер Гроуэр вышли на Зерновую улицу, они с удивлением обнаружили, что процессии и след простыл. Миновав дом Фарфрэ, они дошли до конца улицы. Мигало пламя фонарей, шелестели деревья в аллее, два-три бездельника слонялись по улице, засунув руки в карманы. Все было, как всегда.
— Вы не видели, куда делась толпа, которая тут безобразничала? — спросил повелительным тоном Гроуэр, обращаясь к одному субъекту в бумазейной куртке и ременных наколенниках, курившему коротенькую трубочку.
— Простите, сэр… как вы сказали? — вежливо переспросил субъект, который был не кем иным, как Чарлом из «Питерова пальца».
Мистер Гроуэр повторил вопрос.
Чарл мотнул головой, изобразив на своем лице младенческое неведение.
— Нет. Мы ничего не видели, правда, Джо? А ведь ты пришел сюда раньше меня.
Джозеф отговорился столь же полным незнанием.
— Хм… странно, — заметил мистер Гроуэр. — А… вот идет уважаемый человек, я его знаю в лицо. Вы не видели, — обратился он к шедшему им навстречу Джаппу, — вы не видели шайку буянов, производивших дьявольский шум?.. Они тут устроили потеху с чучелами или что-то в этом роде.
— Нет… я ничего подобного не заметил, сэр, — ответил Джапп с таким видом, словно он услышал чрезвычайно странную новость. — Впрочем, я сегодня не ходил далеко, так что, может быть…