В последнее время бомбить стали меньше, а обстрелы, наоборот, усилились.
Из-за внезапности горожане обстрелов боялись больше, потому что проход по городу становился чем-то вроде лотереи: убьёт — не убьёт.
Сейчас били по соседнему кварталу. Разрывы снарядов следовали сплошной чередой, сливаясь в громовую дробь, от которой вылетали остатки стёкол в близлежащих домах. Когда раздался грохот падающих кирпичей, Катя сказала:
— Они не возьмут нас живыми, правда?
Ей показалось, что запавший рот мужчины шевельнулся в улыбке:
— Вы знаете, откуда пошло выражение «Русские не сдаются»?
— Нет! — Катя покачала головой.
— Во время Первой мировой войны немцы применили против Двести двадцать шестого Землянского полка отравляющие газы. Готовились тщательно: выжидали попутного ветра, тайно разворачивали газовые батареи, засылали разведку. И утром на русские позиции потекла тёмно-зелёная смесь хлора с бромом. Противогазов у наших не было, и все живое на двадцать километров отравилось насмерть. Листья облетели, а трава почернела. — Прежде чем продолжить фразу, мужчина откашлялся. — Германская артиллерия вновь открыла массированный огонь. Вот как сейчас.
Под всплеск канонады Катя согласно кивнула, не отводя взгляда от рассказчика. Он, похоже, совсем обессилел, но голос звучал твёрдо:
— Вслед за огневым валом и газовым облаком на штурм русских позиций двинулись четырнадцать батальонов противника — а это не менее семи тысяч пехотинцев. На передовой после газовой атаки в живых оставалось едва ли больше сотни защитников.
Но когда германские цепи, надев противогазы, приблизились к окопам, из хлорного ада на них в штыковую поднялась русская пехота. Полуслепые, задыхающиеся, бойцы шли, сотрясаясь от жуткого кашля и выплевывая куски легких на окровавленные гимнастерки. Это были остатки рот пехотного Землянского полка — капля в море. Но они ввергли противника в такой ужас, что германские пехотинцы не приняли бой и побежали. Немцы затаптывали друг друга и висли на проволочных заграждениях. И по ним с окутанных хлорными клубами русских батарей стала бить, казалось, уже погибшая артиллерия. Несколько десятков умирающих русских бойцов обратили в бегство три германских пехотных полка! Ничего подобного мировое военное искусство не знало. Это сражение вошло в историю как «Атака мертвецов». — Мужчина перевёл дыхание и посмотрел на Катю. — История повторяется, и в атаку мертвецов сейчас идут ленинградцы.
Атака мертвецов! Катя видела бредущих по улице людей: женщин с вёдрами ледяной воды, стариков, тянущих саночки с запелёнутыми покойниками, и думала, что незнакомый мужчина сказал правду: хотя они все почти мертвы — они победят вопреки всему.
Если бы только добавили чуть-чуть хлеба, пусть самую малость.
Слухи о прибавке хлеба начали будоражить город с прошлой недели. Предположения строили самые различные, начиная от прорыва фронта в районе Невского пятачка до фантастического плана о том, что продовольствие начнут сбрасывать на парашютах.
Катя не очень доверяла пересудам, но в душе теплилась отчаянная надежда: а вдруг?
Мимолётно вырываясь домой, она каждый раз с болью замечала на лицах соседей новые черты голода. Особенно сдала тётя Женя. Свесив вниз длинные руки, она тяжело переваливалась по квартире, как большая грустная обезьяна. Егор Андреевич ходил, опираясь на палку. Ноги у него распухли и почернели. Вера иссохла в былинку, пытаясь выходить Ниночку с Ваней.
— Если бы я только знала о блокаде, я бы умоляла мужа об эвакуации, — отчаянно повторяла Вера как заклинание. Но несмотря ни на что, на работу в библиотеку она ходила, оставляя детей под присмотром тёти Жени. Притихла даже злобная Кузовкова. По крайней мере, Катю теперь она не задевала, а целыми днями шила на машинке и куда-то относила наполненные вещами мешки.
Артобстрел района закончился, и почти сразу завыла сирена воздушной тревоги.
«Господи, пожалуйста, пусть бомбы упадут мимо! — взмолилась про себя Катя, глядя, как самолёты со свастикой утюжат ленинградское небо. На страх сил не оставалось, но любая бомбёжка — это кровь, жертвы и разрушения. Перевязки на морозе, тяжёлые носилки в руках, неподъёмная кирка для разбора завалов весом в сто тонн. — Пусть гадам отольются наши слёзы, Господи!» — И уже не сдерживаясь, закричала в пелену неба: — Помоги!!!
Под напором наших истребителей один немецкий самолёт дал крен и загорелся. Тупо кувырнувшись носом вниз, он выпустил густой шлейф чёрного дыма. Кажется, бомбёжка отменялась.