Перкиол похлопал себя по плечам, подбородку, коленям. Вроде бы пока человек. Перьев нет. Зато появилось подспорье в виде звёздного шара. С ним можно смело идти на штурм магических преград.
Перво-наперво Перкиол решил очистить проход к лестнице, на которой стояла Эльта. Для этого сгодилась древняя тактика отвлечения внимания врага от важного объекта. Принять удар на себя - значит, заставить Волшебника Дебрей покинуть лестницу и временно забыть об Эльте.
Перкиол обогнул озеро, поравнялся со львами и кинул золотой шар в сушняк. Бурелом занялся огнём. Львы попятились.
Запах гари заставил Волшебника Дебрей оглянуться.
Пустив в сторону огня Фиолетовую Спираль, злодей надеялся зажать пространство в магические тиски. Но не тут-то было. Наперерез спиралям со стороны озера полетел золотой шар Перкиола. Пробежав по петлям фиолетовых нитей, он ликвидировал их и, подобно шаровой молнии, ушёл в землю.
- Кто ты? - крикнул Волшебник Дебрей Перкиолу, набиравшему в ладони очередную порцию звёздного света.
- Это мой сын! - гордо сказал отец и, указывая на Перкиола, затеребил Втоурта. - Смотри, что умеет твой старший брат! Я знал, что Перкиол талантлив. Но что он приобретёт навык управления стихиями, не предполагал.
- Я тоже так смогу, - Втоурт приготовился спускаться с вяза. - Перкиол мне объяснит.
- Перкиол пока сам справляется.
- А что всё он да он? - обиделся Втоурт. - Я тоже много чего умею.
- Вы все у меня молодцы.
- Стараемся. Я придумал, как высвободить единорога из несчастья. Папа, мы пилу прихватили?
- В мешках был ящичек со столярным инструментом.
- Пойду ствол пилить, чтобы единорогу было легче вытащить из него рог.
- Отличная идея. Но как минуешь спирали?
- Перкиол их сбивает. Бывший Селезень спускается с лестницы, значит, тоже посодействует.
- Я с тобой. Сына не оставлю.
Втоурт с отцом, пригибаясь за кустарником, пошли искать в брошенных мешках инструмент для работы по дереву. Необходимые вещи обнаружились сразу благодаря тому, что наполовину опустели, так как значительная часть содержимого была использована в качестве предметов для метания во врага.
Прижав к себе нужный инвентарь, отец и Втоурт стали пробираться через заросли прибрежной травы к дереву, ставшему капканом для единорога.
Под покровом высоких трав им удалось незаметно достичь цели. Широкие венчики тысячелистника, белой пеной окутавшие опушку, словно крыша, надёжно скрывали своих гостей от случайных взоров. Неплохую службу сослужили и вороны. Раскаркавшись над разбросанными упаковками сладостей, они сыграли важную отвлекающую роль. Громогласные птицы заставили все взгляды обратить на себя.
Таким образом, тот берег озера, где не было мешков с продуктами, оказался никому не интересен. Никто не наблюдал за ним. Втоурт с отцом внезапно вынурнули из подлеска и сразу принялись рубить ствол-капкан чуть выше того места, куда воткнулся рог сказочного коня.
Голубоглазый пленник смиренно принял их помощь. Белый конь стоял, не шелохнувшись. Он упёрся ногами в землю, приготовившись немедленно принять свободу, как только почувствует ослабление жёсткой хватки древесины. Присутствие людей подарило надежду на временное затишье: ведь львы, столкнувшись с человеком, спрячутся на какое-то время и погрузятся в раздумья о том, стоит ли подходить близко к людям, в руках которых сверкают железные орудия.
Застрявший единорог закрыл глаза. К нему вернулось чувство неуязвимости. Он не боялся ничего: ни Фиолетовых Спиралей, ни ухающего топора, ни жужжащей пилы, ни изобретательных людей. Всё это находилось перед ним, и всему этому можно было выразительным взглядом показать своё отношение и даже вымолить пощаду. С этим всем можно было худо-бедно договориться.
Боялся единорог только львов. С ними договориться было нельзя, так как хищник смотрел не в глаза, а на круп. Жажда крови, затмившая разум, мешала львам думать о чём-либо, кроме жестокости. Мозоль на мозге, образовавшаяся от единственной сверлящей мысли - в кого бы вцепиться зубами - затрудняла зверю путь к звёздным высотам. А без звёзд жизнь лишена прелести. Без них глаза видят только нижнюю часть тела, дно быта. Соответственно, судят о мире по тому, что лицезрят, и считают себя обитателями этого самого низа. И наслаждаются собою, любуясь, как измазываются в том, куда беспрестанно вперяют взор. Кроме клоаки им ничего не надо.