А Зоя никуда не спешит. Разглядывает витрины, заходит в магазины. Но скоро ей надоедает бродить одной по улицам. «К кому бы зайти? — думает она. — Может, к Соне Шиманович?» С того времени, как Соня поступила в институт, а Зоя на завод, они ни разу не встречались. А в школе когда-то дружили.
Зоя взглянула на часы. Три часа. «Ну вот, а занятия у Сони кончаются в два».
Зоя шла к подруге и представляла, как та обрадуется, увидев ее. Да и сама она была рада увидеть Соню. Соня станет рассказывать ей, как учится, с кем дружит. «Рассказать ли ей о Жене?» — подумала Зоя. Решила не рассказывать.
Соня едва была видна за ворохом книг, тетрадей и каких-то бумаг, которыми был завален стол. Вместе с нею за столом сидели худощавый длинноносый парень и кудрявая, коротко стриженная девушка. Все трое посмотрели на Зою так, будто она с луны свалилась. Наконец Соня прошептала: «Зойка». Но в голосе подруги Зоя не услышала радости. А парень с девушкой и вообще не скрывали своего недовольства.
— Это ты? — Соня словно не могла сообразить, как могла здесь очутиться Зоя. — А мы тут, видишь, зубрим.
Зоя разделась, присела на краешке стула, тоже заваленного книгами.
— Вот, знакомься, — без особого энтузиазма показала на своих друзей Соня.
— Борис, — буркнул длинноносый, тряхнул Зоину руку и тут же, схватив со стола какую-то книгу, стал торопливо ее листать.
— Света, — сказала стриженая, подав Зое вялые мягкие пальцы и тоже уткнулась в книгу.
— Ну, как дела? — растерявшись от такого приема, спросила Зоя.
— Ох, Зоечка, — вздохнула Соня. — Сама видишь, — показала она на стол, заваленный книгами, тетрадями, бумагами. — Послезавтра зачет, а преподаватель у нас — прямо зверь. На один вопрос не ответил — и все, иди гуляй! А мы еще ничего — ни в зуб ногой. Вот, сидим, зубрим, зубрим…
— А я гуляла… Давно тебя не видела… Дай, думаю, загляну, — уже словно бы оправдывалась Зоя.
— Ну и молодец, что зашла, — не очень искренне сказала Соня. — Если бы только не зачет…
— А много у вас зачетов?
— Ой, и не говори, — схватилась за голову Соня. — Сначала зачеты, потом экзамены. Пять зачетов, пять экзаменов.
Борис тихонько кашлянул, Света ерзала, как на иголках.
— А как твои дела? — спросила Соня явно из вежливости.
— Мои — ничего, так себе, — неопределенно ответила Зоя. Не начинать же при чужих все выкладывать Соне. — Кого-нибудь из наших видела?
— Надю Битяй недавно видела, — с большим усилием припоминала Соня. — Ты же знаешь, она на медсестру учится. Колю Силицкого как-то встречала, с завода шел.
Борис кашлянул погромче. Света демонстративно вздохнула. Соня бросила на них взгляд, полный немого отчаяния.
— Ну, хорошо, — покраснела Зоя. — Я вижу, что мешаю вам. Пойду.
Прощались с нею Борис и Света с гораздо большим радушием, чем здоровались.
«К Соне ходить не имеет смысла, пока сессия не кончится, — думала Зоя по дороге домой. — У Нади тоже, наверно, какие-нибудь зачеты».
На следующий день, вечером, Зоя решила зайти к Коле Силицкому.
— О! Зойка! — обрадовался он. — Не забываешь старых друзей, молодчина. А я, знаешь, в последнее время никого из наших не видел… О, погоди, вру! Соньку Шиманович недавно встречал.
— Она мне говорила.
Коля, наверно, только что умылся. Его черные, гладко зачесанные волосы были влажные, на свежей голубой рубашке еще виднелись следы утюга. Он сидел у стола, на котором были разложены маникюрные принадлежности, и подпиливал ногти. Это было совсем не похоже на Колю, который раньше никакого внимания не обращал на свою внешность и, случалось, неделями ходил лохматый, как бродяга.
— Понимаешь, — сказал Коля, заметив, наверно, ее удивление — работа шлифовщика, сама знаешь… Масло так в руки въедается, что ничем не отдерешь, под ногтями вечный траур. А я играю Ромео в спектакле «Ромео и Джульетта». Хорошенький будет Ромео с черными ногтями!
— Вот оно что, — улыбнулась Зоя.
— Подожди, — уставился вдруг на нее Коля, — а из тебя бы получилась мировая Джульетта! Ты на часовом работаешь? Переходи к нам, на станкостроительный… Да что это я! — махнул он рукой, наверно вспомнив, что в школе Зоя ничуть не интересовалась драматическим кружком. — У тебя нет драматического таланта. А жаль, тебе бы талант, — только героинь играла бы!
— Да ну тебя, — засмеялась Зоя, — лучше расскажи, как живешь.
— Как живу? Вот сегодня, например, у нас генеральная репетиция. И как здорово у нас получается! Мировой руководитель! Настоящий артист, из настоящего театра! Когда мы поставили «Извините, пожалуйста», наш спектакль даже по радио передавали. Может, слышала?
— Нет, не слышала… Ну, а работа как? Нравится тебе?
— Да хорошая работа! Я уже давно самостоятельно работаю, зарабатываю что надо, только вот, видишь, руки не отмыть. А какой это Ромео, в мазуте? У нас в кружке все должно быть без дураков.
Нет, определенно ни о чем, кроме как о своем кружке, Коля говорить не мог.
Вдруг он глянул на часы и поспешно сгреб свои пилочки.
— Ой, не хватало на генеральную опоздать! Ты уж извини, Зойка…
— Что ж…
— Молодчина, что пришла, — Колино лицо сияло радостью, но трудно было догадаться, рад он Зое или тому, что сегодня генеральная репетиция и он играет Ромео.
Они вместе вышли из дому, Коля махнул ей на прощанье.
— Слушай! — крикнул он уже издали. — Приходи к нам в клуб смотреть спектакль! В воскресенье премьера! — и он умчался, больше не оглядываясь.
Незаметно подкралась зима. По утрам крыши, тротуары, ветки деревьев припорошивал слабый иней. Он таял при первых лучах солнца, и тогда все снова становилось по-осеннему сыро и серо.
Зоина кровать стояла напротив окна, в которое была видна крыша пятиэтажного дома. Проснулась она, когда ветер наполовину высушил крышу и только по краям еще виднелись влажные потеки.
В квартире было тихо — мать, наверно, по магазинам ходит, отец в библиотеке. Никто не мешал Зое лежать и думать. И она думала. Думала о том, как ей сейчас хорошо. Не надо вставать впотьмах, когда еще так хочется спать, когда, кажется, нет большего счастья — полежать в кровати еще хоть минутку. Не надо давиться в переполненном троллейбусе, сидеть весь день, согнувшись крючком, слепнуть над теми дурацкими волосками да балансами.
Обо всем этом думалось для того, чтобы убедить себя: она должна лежать и радоваться. Но самое удивительное — радость не приходила. Наоборот, какое-то неприятное ощущение, похожее на тревогу, вот уже который день охватывало ее с самого утра.
Получилось так, что Зоя оказалась одна. Все чем-то заняты, куда-то бегут, спешат, и никому никакого дела нет до Зои, никому она не нужна. Прежде ей казалось, что у нее не хватает времени, чтоб погулять, сходить к подругам, почитать, отдохнуть. Теперь у нее времени сколько угодно, но она не знает, что с ним делать, с кем его проводить.
Прилетела и уселась на крыше ворона. Сначала важно расхаживала взад-вперед, потом взлетела на телевизионную антенну, застыла. На душе стало еще тревожней, словно птица эта принесла весть о беде и теперь высматривает Зою, чтобы передать.
Встала, надела теплый халатик. В кухне на столике под салфеткой стоял завтрак: яйцо, котлета. На плите еще не остыл чайник. Зоя позавтракала, помыла чашку. Стала слоняться по квартире, не зная, чем заняться.
«Надо искать другую работу. Но какую? Что я умею делать?» — думала Зоя.
Взяла с полки книжку, которую недавно принес ей Женя. Но и чтение скоро надоело. Интересно было только там, где речь шла о любви, а все другое вызывало скуку.
Пришла Антонина Ивановна. Поставила на пол сумку с покупками, не раздеваясь опустилась в кресло, никак не могла отдышаться.
— Эти этажи совсем меня доконают, — пожаловалась она. — А ты, дочурка, что делала?
— Читала, — неохотно отозвалась Зоя.
— А я тебе клубнички мороженой принесла. Компотик сварю. Ты ведь любишь клубничный компотик? — заметив невеселое Зоино лицо, по-своему старалась развеселить ее Антонина Ивановна.