Догнать не составило бы труда даже по нынешней распутице, но делать того не стоило — армия инструмент воли короля и арбитр, а не участник свалки, незачем присоединяться к одной из сторон даже в пустой видимости. А еще незачем рисковать де Эренбургом, раз облава пока не притащила улова…
Один из всадников, ехавший как раз между землевладельцем и кромкой леса обмяк в седле — и мгновением позже из седла полетел и сам де Эренбург. Двое сопровождавших ринулись к густым молодым елочкам, еще двое остались у раненых. Не спрашивая позволения у полковника, сержант что-то скомандовал, и собственный кортеж де Ла Ну резво разделился пополам — одни занялись стрелком или стрелками, другие подтянулись вплотную к де Ла Ну и Клоду. Велев им прикрывать принца, полковник пришпорил коня и помчался вперед, к первой компании. Едва ли у стрелков достаточно выдержки, чтобы остаться на прежней позиции, а если и так — надежда на кирасу и шлем.
Офицеру, сопровождавшему де Эренбурга, не повезло явно и окончательно. Сам землевладелец отделался болезненным, но неопасным ранением в плечо и нелегким испугом.
— Ну и зачем, спрашивается? — повесил риторический вопрос в чистом утреннем воздухе де Ла Ну.
— Так это… хоть порося пивом, — хмыкнул сержант.
— Какого порося? Какое пиво?! — рявкнул полковник.
— Да вот, есть у нас дома такой сказ. Гуляют в трактире толедские вояки, гуляют… на третий день один говорит: доны, а давайте напоим коня бордоским! — сержант отменно изобразил пьяного до зеленых чертей, но все еще надменного толедца. — Так пропили вчера коня, и бордоское допили, отвечает ему другой. Ну тогда, тогда… давайте хоть порося пивом напоим?!
Де Ла Ну смеялся до слез прямо посреди дороги, под недоуменным взглядом Клода и негодующим — раненого. Когда смех иссяк, вопросы тоже пропали. Опять перемудрил, посчитал на умного противника. Противник — пусть он трижды фанатик и знает свое дело, все-таки даже не офицер. Увидел важного человека и пальнул. Кто бы это ни был, от его смерти сумятицы только прибавится, правда? Действительно, хоть порося…
Тем более, что все богачи — враги и богопротивные мерзавцы, ибо когда Адам пахал, а Ева пряла, господ не было. И всегда можно говорить, что сделано это было для защиты бедняка от поборов.
— Вот видите… — прохрипел де Эренбург, — на этой же самой дороге.
Еще испуган, уже доволен, теперь его доля станет больше, за ущерб.
— Вижу, — кивает полковник. — Но этот болт не здесь ковали, а стрелявшего не здесь учили. Вы верный слуга короля, мой друг, поберегите себя.
Раненый кривится от боли, а ему еще добираться домой, лечиться. Не позавидуешь. Он будет беречь себя: удвоит охрану, начнет носить нагрудник, поостережется вызывать слишком уж черную злобу — и станет твердо придерживаться всех договоренностей… Он все понял, Отье Ришар де Эренбург. Арбалетов франконской работы и хороших стрелков по эту сторону границы больше, чем сразу подумаешь. И после этого утра никто не удивится, если де Эренбург не вернется из какой-нибудь поездки. Один раз уже пытались убить, ну и убили… Де Ла Ну не стал бы этого делать, не стал бы даже грозить, но ему и не нужно теперь.
Преследователи вернулись несколько часов спустя, с пустыми руками и относительно приятной вестью: упустили, но подранили. Несильно, кажется, в плечо, в левое — примерно как и господина Ришара.
— Мерой за меру, — хмыкнул полковник, и велел удвоить бдительность.
Он очень надеялся, что раненый франконец подохнет в лесу, попадется облаве или уберется домой. Надеялся, но не верил в такой исход. Разъезжать по округе в обществе принца было опасно. Сидеть в штабе, закрыв ставни и усилив караулы — бесполезно. Всех нужно было уговорить, запугать и умиротворить до Пасхи. Да и вообще, что за неприличие, полтора франконца, даже в здешних лесах, даже на здешних хуторах, где каждый второй их укроет, накормит и обо всем важном расскажет, не могут служить угрозой целому полку!..
Впрочем, даже в здешних лесах и хуторах были люди, достаточно осмотрительные и сделавшие разумные выводы из истории мельника. Поэтому одного из франконцев утром в пятницу привезли на телеге. Полковник приподнял охапку сена и поморщился. Тело напоминало кусок мяса, отбитый поваром перед жаркой.
— Это что же вы с ним делали? — полюбопытствовал он у хуторян.
— Маковой травой подпоили, а потом цепами… — гордо ответствовали те.