На факультете образовалась целая группа студентов и аспирантов, которые сами себя именуют «течением гносеологов» и отстаивают порочные позиции Коровикова, Ильенкова, Кочеткова…
Распространение этих порочных взглядов нанесло серьезный вред делу теоретической подготовки и политического воспитания не только нашей студенческой молодежи, но и части студентов, обучающихся на философском факультете, из стран народной демократии…
У части студентов и аспирантов имеется стремление уйти от насущных практических задач в область «чистой науки», «чистого мышления», оторванного от практики, от политики нашей партии. Некоторые студенты признались, что давно не читают газет…
На ученом совете факультета и на кафедрах настоящего отпора этим взглядам не давалось. Деканат и партийная организация также проявили беспечность и никак не отреагировали на теоретические извращения философии марксизма, тем самым дали возможность совершенно безнаказанно некоторым преподавателям… дискутировать по недискуссионным вопросам…
В целом в научной работе на факультете царят кустарщина и неорганизованность, отсутствие коллективности и творческих дискуссий по действительно нерешенным и спорным проблемам философской науки…
Зав. отделом науки и культуры ЦК КПСС
А. Румянцев
Притормозить активность философского факультета было делом несложным: неудобных преподавателей уволили, заменив менее разговорчивыми, нескольких аспирантов прокатили с защитой, чересчур активных пятикурсников распределили в тьму-таракань. Могло быть и хуже. Все-таки ощущалось уже дыхание «оттепели».
Соответствия и переклички (Отступление второе)
Самое примечательное в этой истории то, что она не поддается моральной оценке. Не было битвы овнов и козлищ. Происходила банальная номенклатурная разборка, а ребята, в общем-то, попали под горячую руку. То-то Валентин Коровиков, навсегда оставивший после этого философию, недоумевал: «За одно и то же то награждают, то наказывают…»
Нет, конечно, факультет «оплошал»: заявлять на партийном собрании о недоверии Центральному Комитету, о каких-то ошибочных решениях по части сельского хозяйства — это слишком. ЦК, может быть, и «не икона», но и кузница партийных кадров — не древнегреческая агора. Свои же и воспользовались случаем, чтобы убрать с факультета лишних… или лишнего?
Была тогда такая фигура на факультете — профессор Белецкий. В «Очерках истории философского факультета МГУ» (2002) ему посвящен весьма интригующий и бессодержательный абзац: «Вообще первые послевоенные годы характерны повышенной активностью заведующего университетской кафедрой диалектического и исторического материализма Зиновия Яковлевича Белецкого, который считал себя самым верным толкователем «бессмертного учения марксизма-ленинизма». О его деятельности и его личности сложились самые противоречивые впечатления, но факт его влияния на факультетскую жизнь бесспорен».
А личность была весьма незаурядная. «Мракобес, обскурант, лысенковец», Лосева с факультета выжил, обвинив в идеализме, — «красный террорист», иначе не скажешь.
Воевал со всеми, невзирая на должности и звания, руководству «философского фронта» в кошмарах, верно, являлся. Что не по нем — Сталину писал. Академика Александрова, царедворца, просто затравил. Александровскую «Историю западно-европейской философии» с его подачи трепать начали. Госпремию с 3-го тома, «Истории философии» тоже по его милости сняли — а для людей, чье сознание «всецело определяется пайками и должностными окладами», это святое!
Историю идеалистической философии вообще в грош не ставил — ну разве что как «мыслительный материал». Был одержим идеей создания «настоящей» марксистской философии.
Над заслуженными профессорами кафедры истории философии просто издевался. «Согласны ли вы с высказыванием Ленина о том, что идеализм есть утонченная поповщина?» — ехидно спрашивал. «Согласен», — лепечет несчастный, куда ж деваться? «В таком случае, развитие идеализма нужно изучать в курсе не истории философии, а истории религии».