«Рейтер» приводит высказывание Карпова о том, что он несколько раз неофициально встречался с Фишером, пытаясь убедить его вернуться за шахматный столик и сыграть с ним матч. Но об условиях встречи договориться они не смогли.
Запомним это: шаги навстречу делал Карпов. Фишер искал предлоги уклониться от игры.
Проявление характера одного. И характера другого.
Можем ли мы проследить истоки карповского характера?
Вспоминает мать Анатолия Нина Григорьевна Карпова:
— В школе Толя признавал лишь одну оценку — пятерку, а когда увлекся шахматами, то отдавал им все свое свободное время. В детстве у него было хрупкое здоровье. Зная его упрямую натуру, я боялась только одного, чтобы он не перетруждал себя. Однажды, когда Толя сильно простудился и слег в постель, мне даже пришлось силой отобрать у него шахматную доску, чтобы он немного отдохнул. Тогда он стал смотреть в потолок и играть в шахматы мысленно. С тех пор я больше не препятствовала увлечению сына. А мой муж, Евгений Степанович, наоборот, поощрял это занятие. Именно он научил Толю любить шахматы. Жаль, что он не дожил до этого дня — новой победы сына, в Мерано.
Да, Карпов учился в школе отлично. И все же наступила однажды в его жизни странная пора, когда в дневнике напротив графы «Рисование» стали появляться тройки. Или он разучился рисовать? Или стал невнимателен? Или просто-напросто не обнаружил в нем требовательный педагог способностей в изобразительном творчестве: ведь случается же часто, что природа, сверхщедро наделив человека каким-нибудь одним талантом, привередничает и начинает «экономить» на таланте другом?
Объяснение истории с тройками — тоже очень полезное для любого вступающего в жизнь молодого человека проявление карповского характера. Вот что рассказывал Анатолий Евгеньевич:
— Помню, у нас в школе появился новый учитель рисования. Заметив, что я обыгрываю в шахматы своих одноклассников, он захотел сыграть со мной. Проиграл. Потом еще и еще. С тех пор он ставил мне по рисованию только тройки, а раньше были совсем другие отметки. «Проиграй», — советовали ребята. «Нет!» — отвечал я.
О сколь велик соблазн подлаживания к власть имущему, как хочется иному, не обременяющему себя ни трудом, ни учебой, ни раскрепощенным мышлением молодому человеку найти место под солнцем льстивым словом или поступком. Это презренный соблазн. Убежден, что, если бы Толя начал проигрывать учителю из соображений личной выгоды, чемпион бы из него не вырос!
ГЛАВА 7
Однажды в Мерано, в час, когда проходила встреча с Анатолием Карповым, меня пригласили к телефону: друзья из «Комсомольской правды» попросили сделать репортаж «в номер», дав на размышления тридцать минут. Цейтноты бывают не только у шахматистов, сказал я себе, тяжело вздохнул и, взглянув на большие настенные часы, начал обдумывать первый ход. Минуты бежали, ход не приходил. Когда «упал флажок», а говоря иными словами, раздался — минута в минуту — звонок из редакции, я сделал то, на что не имеет права шахматист, попросил дополнительные полчаса. Теперь тяжело вздохнули уже на том конце провода.
И вдруг я вспомнил об одной сувенирной открытке, лежавшей в моем кармане. Я только что получил ее от Анатолия Евгеньевича; на ней были добрые слова, адресованные Григорию Трофимовичу Руденко.
О напутствии старого солдата чемпиону и об ответе чемпиона я и рассказал в репортаже.
Необыкновенной судьбой танкиста заинтересовались многие читатели. В редакцию начали приходить письма от однополчан и земляков Григория Трофимовича, просто от любителей шахмат, адресовавших ему теплые слова.
Когда мы встретились с ним в Москве и я передал ему сувенир из Мерано, показалось, что помолодел добрый мой товарищ. Вовсе не ради красного словца и не для того, чтобы нарисовать сентиментальную картину, пишу я «помолодел». Подумал я грешным делом, зря, зря скупимся мы порой на доброе слово, посмотрите, что может оно с человеком сделать.
И был еще один подарок, который ждал Григория Трофимовича. Через час после того, как стало известно о победе Анатолия Карпова в матче, Григорий Трофимович пришел ко мне с бутылкой шампанского:
— Давайте выпьем за Толю и поздравим его.
Мы сели за шахматную доску, посмотрели последнюю меранскую партию от и до, по обычаю сыграли блиц, и лишь после этого с чисто сибирской невозмутимостью сказал Григорий Трофимович: