В конце длинного коридора маяком надежды сияла другая комната. Потерпев сокрушительное поражение на ниве оптики, Патрик ударился в компьютерную симуляцию. Ребекка не знала, что именно он пытается воссоздать, просиживая вечера за расчётами, она лишь настраивала оборудование. Пронзительная тишина поглощала её шаги.
— Патрик, ты здесь? — Чем ближе была распахнутая настежь дверь, тем сильнее нарастало чувство необъяснимой тревоги. Что-то мерцало там, внутри комнаты. Что-то сжималось внутри Ребекки. — Патрик?..
Трель его телефона заставила Ребекку вздрогнуть: «Привет! Это Пат! Очевидно, я утонул в большой науке и не могу ответить. Оставьте сообщение после гудка и, может быть, я вам перезвоню». Что ж, по крайней мере, он игнорировал не только её звонки.
Запах гари и чего-то ещё, что Ребекка никак не могла воскресить из архивов памяти, ударил в нос, когда она добралась до кабинета. Первым в глаза бросился продырявленный монитор розового ноутбука — шутливого подарки Ребекки на прошлую годовщину свадьбы. Ноут едва тянул разработанную Ребеккой программу симуляции, но Патрик отказывался использовать другой: «Шутишь? Я его обожаю. А главное, у него нет доступа к интернету. Если однажды я докопаюсь до истины, и она окажется слишком… пугающей, я легко смогу стереть всю информацию».
Дыра посреди экрана казалась огромной. Ноут ещё дребезжал и отплёвывался помехами. Похоже, пуля зацепила лишь монитор. Пуля! Догадка заставила Ребекку застыть на месте. Сердце зашлось так, что она готова была поклясться, будто слышит его. Ребекка была ярой противницей оружия, но Патрик любил подолгу торчать в тире. Он говорил, что стрельба помогает ему сосредоточиться. Когда Патрик купил пистолет, Ребекка закатила скандал — никто не будет палить по тарелочкам на заднем дворе её дома.
Ребекка снова принюхалась — порох. Тот запах, который она не сумела распознать сразу. Это вне всяких сомнений был порох. Шея одеревенела, а подбородок задрожал. Ребекка чувствовала, как паника надвигается на неё приливной волной. Что-то ещё витало в воздухе и оседало на кончике языка. Ребекка с трудом сглотнула металлический привкус и опустила глаза.
Каменный пол был усеян обрывками бумаг и книгами. Здесь же нашёлся телефон Патрика — потухший экран пересекала трещина. Стол, на котором Патрик в идеальном порядке держал научные статьи и результаты исследований, был перевёрнут.
Тонкая струйка крови медленно, по-змеиному, подбиралась к туфлям Ребекки. Она зажала ладонью рот, сдерживая не то тошноту, не то крик. Ступая медленно и осторожно, словно это была не кровь, а лава, Ребекка пошла по следу. Шаг. Другой. Третий. Она обогнула пострадавший стол, и всё же завопила.
— Патрик!!!
Он, а вернее то, что от него осталось, лежало на полу в неестественной позе. Одна рука, заляпанная брызгами, ещё касалась рукоятки пистолета. Рядом с месивом, в котором теперь едва угадывалась голова Патрика, валялся шлем виртуальной реальности, окружённый пустыми гильзами.
Ребекка рухнула на колени, не боясь испачкать свой единственный приличный костюм, и принялась собирать тошнотворную серую массу мозгов, будто это могло вернуть Патрика к жизни.
— Что же ты наделал, кретин?! Идиот… бестолочь… — Слёзы текли без остановки. Ребекка, не отдавая себе отчёт, размазывала их по лицу вместе с кровью мужа. — Нет, это не ты… мой Патрик никогда не поступил бы так… Кто-то подстроил это… кто…
Она захлебнулась рыданиями, выпустила из рук чавкающие комки и осела, прислонившись спиной к столешнице.
— Нет, он не мог… он бы никогда… никогда… мой Патрик не…
Ребекка не помнила, как достала телефон и набрала номер. Когда спустя полчаса — удивительно быстро для Пукипси — приехали копы, она всё ещё полулежала на полу, продолжая баюкать себя, бездумно пялясь в изрешечённую пулями стену. Кто-то вывел её из лаборатории, накинул на плечи одеяло и вручил стакан с горячим, отвратительно сладким кофе. Ребекка сидела в кузове машины скорой помощи, чуть раскачиваясь взад и вперёд. Над ней хлопотал врач, задавая односложные вопросы: «Вы не ранены? Уверены? Здесь не болит? Голова кружится?», а она лишь молча качала головой. Слова, мысли — всё склеилось в скользкий комок непонимания — кто мог сотворить такое с её мужем? Ребекке казалось, она не чувствует ничего: ни боли, ни обжигающей горечи кофе, ни гадкого ветра, который на перекладных добрался сюда из Нью-Йорка и теперь норовил залезть под одежду. В уши будто набили ваты.