«А как быть с ощущениями? Вкус? Слух? Осязание? Я же могу коснуться тебя, и ты будешь мягким, тёплым, живым…» «Всё работает так, потому что мы привыкли так думать. Твоя обоняние лжёт тебе не меньше, чем зрение, Бекс. Я буду живым, тёплым и мягким, потому что ты знаешь меня таким. Хочешь знать».
— Миссис Свитинг. — Кто-то сжал её плечо. Она дёрнулась. Слёз уже не было, но мир ещё не принял свою прежнюю форму, и, судя по расплывчатому серому пятну, к Ребекке обращался коп. — Мэм, мы посмотрели записи с камер наблюдения. Мне очень жаль, мэм, но ваш муж покончил с собой.
— Этого не может быть. — Собственный голос звучал, как из бункера. — Я видела гильзы и дыры в стене.
— Дело в том, мэм… мистер Свитинг пытался выстрелить себе в голову несколько раз, но он был не в себе и…
— Патрик бы не промазал. Он отличный стрелок.
«Был отличным стрелком», — мысль мелькнула и тут же растворилась в потоке белого шума.
— Мне правда жаль, мэм. — Коп снова сочувствующе сжал её плечо и ушёл, оставив Ребекку один на один с уродливой правдой.
«Информация не может умереть, Бекс. Умирает лишь тело. Если сознание и есть информация — оно продолжает существовать».
На прощальном обеде не обошлось без скандала. Ребекка весь день перекладывала немногочисленные букеты, пытаясь образовать подобие порядка, следила, чтобы урна с прахом стояла точно по центру, и каждые пять минут смахивала пыль с прислонённой к ней фотографии, не зная, чем ещё себя занять. На фото Патрик выглядел счастливым. Студент престижного университета, лучший на курсе: светлое будущее, гранты на любые исследования, жильё за счёт государства. Он улыбался, даже не представляя, что однажды его светлое будущее обернётся тыквой. Ребекка злилась на этого светлого юношу и на мужчину, которым он стал, за то, что вынес свои гениальные мозги, не сказав ей ни слова.
Она мыла руки, фанатично, до крови, наверное, в сотый раз с тех пор, как держала эти самые мозги. Ребекке хотелось зарыдать, заорать, разбить что-нибудь — хоть чёртову урну, — но вся боль бурлила внутри. Патрик не одобрил бы, что его прах засоряет гостиную, и Ребекка держалась. Пока не объявилась его мать.
Оливия Свитинг на дух не переносила Ребекку, хоть и притворялась, что это не так, по крайней мере, в присутствии Патрика. «Зови меня Лив, душечка» «Как твои дела, душечка?» «Ты в порядке, душечка? Что-то ты неважно выглядишь», — всё это сопровождалось слащавой, жабьей улыбкой, от которой у Ребекки дёргался глаз. Оливия воспитывала сына одна — его отец дезертировал, как только узнал о беременности, и искренне считала, что её золотой мальчик достоин большего, нежели несчастная заучка, любимым занятием которой было прикладываться к бутылке. Ребекка не жаловалась. Она знала, что Патрику нет дела до семейных разборок.
В этот раз не было ни душечки, ни жабьей улыбки. Едва переступив порог гостиной, Оливия завизжала, как циркулярная пила.
— Это всё из-за тебя! — Она побоялась кинуться с кулаками — маленькая пожилая женщина вряд ли одолела бы почти шестифутовую Ребекку. Оливия вышагивала вокруг урны и тыкала пальцем, привлекая к скандалу внимание бывших коллег и однокурсников Патрика. — Мой мальчик, мой бедный золотой мальчик! Ты довела его!
Ребекка смотрела «шоу» с напускным равнодушием. Оливию это не устраивало. Она набрала в лёгкие побольше воздуха и опять завизжала:
— Почему ты не позвала меня на кремацию?!
— Вы хотели бы смотреть, как тело вашего сына отправляется в печь?
На краткий миг Оливия оторопела.
— Нет! Но ты могла хотя бы сказать! — Она явно не ожидала такого ответа, но, придя в себя, сразу сменила тактику: — Почему ты вообще не похоронила его по-человечески?! Что делать с этой вазой? Выставить на улицу? Чтобы на неё гадили собаки?!
— Патрик не хотел гнить в земле.
— О, зато ты будешь там гнить! Кто похоронит тебя, когда ты сдохнешь?! — Костлявый палец Оливии не опускался, следуя примеру поганого языка.
Гости начали шептаться. Взгляды метались от одной женщины к другой, как на турнире по пинг-понгу.
— Хорошо, что твои родители не увидели, в кого ты превратилась, — продолжала Оливия, выводя всё более высокие ноты. — Безработная алкоголичка.
При упоминании родителей Ребекка поморщилась. Их обоих три года назад, почти одновременно, забрал рак. Оливия приняла гримасу за подтверждение своих слов.