Скрипят петли, и я перевожу взгляд от лестницы к двери, которую только что распахнула фрау Вагнер. На ней кимоно с росписью батик, а на ногах – кроксы. Розовые кроксы. Ее наряд до того причудливый, что даже кажется мне крутым. Она заметно хромает. Во время телефонного разговора фрау Вагнер подчеркнула, что ей трудно ходить, и она ищет арендатора, который бы приносил продукты и раз в неделю помогал убирать дом. За арендную плату в двести евро. Иначе я бы ни за что не смогла позволить себе меблированную, хоть и крошечную, квартирку площадью чуть меньше сорока квадратных метров.
– Здравствуйте, фрау О… Оби… Как вас правильно называть?
– Смотря что вы имеете в виду. Обафеми – моя фамилия, а Обиома – имя, – объясняю я и вижу, как от смятения морщинки на ее лбу становятся глубже.
– О! А я-то думала, что и то, и другое фамилия. Двойная фамилия.
– Многие так считают. – У меня ощущение, будто я полжизни объясняю людям, как меня зовут, как пишутся и правильно произносятся мои фамилия и имя. Интересно, зачем я каждый раз так утруждаюсь? Ведь большинство сдаются после первой попытки. Или придумывают имя, которое легче произнести. Даже если это полнейшая чушь. Типа Опиума вместо Обиомы.
– Тогда буду называть вас по имени, если вы не против. Я – Эльза.
Я пожимаю ее руку.
– Обиома или Калла. Как вам больше нравится.
– А как вам больше нравится?
Раньше я бы не задумываясь ответила: Калла. В начальной школе одноклассники дразнили меня из-за африканского имени, а за спиной даже некоторые учителя. Меня это так раздражало и оскорбляло, что в какой-то момент я настояла, чтобы все звали меня Каллой. Все, кроме одного. Я прогоняю мысли о Яспере и говорю фрау Вагнер, вернее, Эльзе, что мне все равно.
– Тогда я буду звать тебя Обама.
Обама? Это что-то новенькое.
– Нет, меня зовут О-би-о-ма. Я не родственница бывшего президента Америки. К сожалению, – с улыбкой добавляю я, поскольку безмерно восхищаюсь этим человеком и особенно его женой Мишель.
– С такой внешностью ты вполне могла бы сойти за его дочь. – Фрау Вагнер смеется, и я делаю то же самое, хотя от ее комментария у меня учащается пульс. Все чернокожие на одно лицо, да? Как будто мы состоим только из смуглой кожи, темных волос и карих глаз.
Разумеется, фрау Вагнер не хотела никого обидеть. В психологии даже существует термин для такого ограниченного восприятия, «эффект другой расы». На кафедре социальной психологии я выступала на эту тему с докладом. Но подобные заявления меня до сих пор травмируют. И сейчас она словно в тысячный раз содрала кожицу с едва поджившей раны. Раны, которую белые люди не замечают, пока им на нее не укажешь. Но в данный момент у меня нет ни желания, ни сил это делать.
– А откуда ты родом, позволь поинтересоваться?
Сто тысяч первый.
– Из Люнебурга.
– А где родилась?
– В Люнебурге, – с некоторым раздражением отвечаю я.
– Но твои корни не отсюда. – Ее взгляд скользит по мне вниз, затем она снова смотрит мне в лицо. С выражением, которое я слишком хорошо знаю и которое означает, что человек с моим цветом кожи никак не может быть немцем. Я мысленно закатываю глаза и собираюсь ответить, что мои корни ее не касаются. Но я ее новая арендаторша, планирую у нее работать, и мне не хочется ее злить. Мне хочется поскорее завершить этот разговор, и я объясняю, что один из моих родителей родом из Нигерии.
– Я передам тебе ключи прямо сейчас.
Я рада, что мы, наконец, сменили тему, и тихо вздыхаю, когда она лезет в карман кимоно и со звоном достает связку ключей. Всего их четыре.
– Красный – от дома, синий – от квартиры, широкий – от подвала, а маленький – от почтового ящика, – объясняет она. Я с благодарностью беру ключи и готовлюсь выслушать речь о правилах дома. Или подробный список и график моих обязанностей. В письменном виде у нас еще ничего не согласовано. Но вместо этого она говорит: – Остальное обсудим завтра.
Мы договариваемся встретиться утром в ее квартире, и я поднимаюсь по лестнице к себе. Сначала отношу рюкзак, потом затаскиваю чемодан. С огромным трудом.
Запыхавшись, я открываю белую дверь и резко останавливаюсь в крохотном коридорчике. Это самый приятный сюрприз за долгое время, и я смотрю на него, вытаращив глаза и вытянув руку. В проеме двери в кухню-гостиную висит гирлянда с надписью «Добро пожаловать домой», а справа и слева от нее – воздушные шары. Я подозреваю, что за этим стоят Лео и Лиса, но убеждаюсь в этом, лишь когда обнаруживаю на маленьком столике перед диваном глубокую стеклянную тарелку, до краев наполненную желтыми конфетками «Смартис»[1]. Любовь к «Смартис» – вот что объединяет меня и моих лучших подруг. У каждой из нас свой любимый цвет. У меня – желтый. У Лео – зеленый. А у Алисы – синий. Я вспоминаю, как в пять лет мы тайком лопали «Смартис» в ее спальне (хотя родители Алисы запрещали ей есть сладкое), и на глаза наворачиваются слезы. От тоски и от радости. Вечером я увижу своих девочек, обниму их, посмеюсь с ними и наболтаюсь вдоволь. Вживую. Не думая о девяти тысячах километров, разделяющих нас. Не пялясь на их крохотные изображения на экране моего мобильного. Как, черт возьми, я продержалась без них так долго?
1
Smarties (