– Понимаю. – Мое сердце сжимается. На его месте я поступила бы так же, но мне больно. Чертовски больно. Тем самым он четко дал понять, сколь нежелательно для него мое присутствие. – Мне очень жаль, – срывается с моих губ прежде, чем я успеваю остановиться. Черт, что это было? За что я извиняюсь?!
Продолжая злиться на себя, я бормочу «Увидимся», протискиваюсь мимо Яспера в комнату для персонала и исчезаю в туалете. Прислонившись спиной к закрытой двери, я на мгновение закрываю глаза. Делаю глубокий вдох и выдох. Стараюсь стряхнуть с себя все, что может помешать мне хорошо выполнить работу. Нужно вести себя профессионально и не позволять Ясперу влиять на мое состояние. Глубоко вздохнув, я закрепляю этот план и переодеваюсь, быстро смотрюсь в зеркало и проверяю, на месте ли заколка для волос. Я бодро улыбаюсь себе, расправляю плечи, поднимаю подбородок и говорю своему отражению:
– Ничего плохого не случится.
Однако же оно случается.
Я думала, Яспер обсудит со мной номера столиков, объяснит работу кассового аппарата и кратко расскажет о еде и напитках. Но на это у него нет времени. Или он даже не хочет его искать. Он торопливо проговаривает номера столиков, расположенных как внутри, так и снаружи. Даже ни разу на меня не взглянув. Иначе он бы заметил, что я с трудом успеваю за его перечислением, потому что номера абсолютно непоследовательны. Но спросить я не решаюсь. Ресторан трещит по швам, и чем дольше я задерживаю Яспера, тем труднее приходится двум другим официантам.
– Пока все понятно?
Вообще ничего не понятно.
– Да, вроде понятно, – с трудом выдавливаю я.
– Тогда вперед. – Он сует мне в руки ручку, блокнот и поднос. – Принимай заказы – по листку бумаги на каждый столик – и складывай их у кассы, чтобы мы их забили. И пожалуйста, сразу уноси пустые тарелки или блюда, к которым больше не прикасаются. Иначе на кухне закончится посуда. – Голос Яспера звучит настолько деловито и буднично, что кажется, будто мы незнакомы. От привычного тепла не осталось и следа. – Хорошо?
– Хорошо.
Но уже через два часа нет ничего хорошего. Я путаю номера столиков и тем самым создаю хаос. Даже не помню, сколько раз я извинялась со словами: «Простите. Сегодня мой первый рабочий день». А когда я сталкиваюсь с Яспером, он либо смотрит сквозь меня, будто я воздух, либо хмурится, видимо, недовольный мной.
– Калла, верно?
По пути к уличным столикам я останавливаюсь перед одним из своих коллег, имя которого я, как назло, никак не вспомню. И это очень неловко, потому что он мое имя помнит.
– Да, верно.
– Я хотел тебе сказать, что теперь и сам справлюсь с внешними столиками. Тебе больше не нужно принимать заказы вместо меня, – приветливо произносит он, словно желая избавить меня от бремени. Но возможно, ему хочется, чтобы я перестала, наконец, путать столы.
– Ладно, – отвечаю я, пряча свою неуверенность. Но она сопровождает меня на каждом этапе пути. А это значит, что я по пять раз перепроверяю каждый заказ и работаю еще медленнее, хотя и на меньшей площади. На столах громоздятся пустые тарелки. Посетители начинают выкрикивать заказы, как только я попадаю в их поле зрения. Я чувствую, что не справляюсь. Должно быть, этого Яспер и добивался. Неужели он на такое способен? Неужто он настолько расчетлив?
– Извините, – женщина с темным каре и ребенком на руках перекрывает мне дорогу, – можно сделать заказ?
Вообще-то с собиралась сначала отнести на кухню гору тарелок. Но если принять заказ сейчас, я сэкономлю время на беготне.
– Ваш столик снаружи или внутри?
– Внутри. – Она указывает на один из столиков у окна. По-моему, это номер одиннадцатый. Стол на шестерых, за которым сейчас сидят как минимум человек восемь. – Мы бы хотели… – Она достает листок бумаги и начинает диктовать. Она называет не одно блюдо, а много блюд. Слишком много, чтобы запомнить. Мне нужен блокнот, а он в кармане фартука. Но руки у меня заняты. Когда я пытаюсь переместить тарелки с правой ладони в левую, башня начинает раскачиваться. О, нет. Нет, нет, нет! Я стараюсь восстановить баланс, но тщетно. Я беспомощно наблюдаю, как тарелки и подносы вываливаются из рук, посуда с грохотом бьется, куски фарфора летят во все стороны. На пару секунду в ресторане повисает мертвая тишина. Это было бы даже приятно, если бы на меня не были направлены, словно наконечники стрел, пятьдесят пар глаз. Мои щеки вспыхивают. Малыш на руках женщины плачет, и гул голосов возобновляется.
– Простите, – выпаливаю я.
Женщина смотрит на меня так, будто я нарочно испугала ее ребенка.