- Папа, а куда мама уехала? В отпуск или в командировку?
- Уехала... просто взяла и уехала.
- А разве так бывает?
- Выходит, бывает...
- Но зачем она уехала?
- Бросила нас, Юля. Бросила и уехала в Москву.
- Как это? Она же здесь живет, - Юля смотрела на отца широ ко раскрытыми глазенками, не понимая смысла его слов. - Мы все здесь живем, разве можно это бросить и уехать?
- Она теперь будет жить в Москве, там её дом теперь.
- А потом и мы поедем в Москву, да?
- Нет, Юля. Она бросила нас. Понимаешь? Предала нас. Я не хотел тебе говорить, но вот... сказал.
- Насовсем бросила? - с ужасом спросила Юля.
- Насовсем... Но ты не переживай, доча, мы как-нибудь и без неё справимся. Проживем. Черт с ней, уехала, предала, бро сила - и не нужно нам такой мамы!
- А кто же будет утром печку растапливать?.. - только и смогла спросить потрясенная девочка.
Но отец только рукой махнул и, не в силах видеть глаза до чери, убежал в другую комнату.
Утром Юля проснулась от холода. Стуча зубами, выбралась из-под одеяла, подошла к погасшей печке, потом заглянула в дальнюю комнату. Отец храпел на неразобранной кровати. Как был в рубашке и брюках, так и свалился на покрывало. Юля быстро оделась, умылась, плеская на ладошку холодную воду из эмалиро ванного ведра и размазывая её по щекам. Вода прыгала мимо ла дошки, падала на крашенные доски пола, потому что не только ру ки и ноги, но и плечи девочки содрогались от пронизывающей сы рости.
Умывшись кое-как, она взяла свое одеяло, укрыла им отца, а потом принялась выгребать из печи холодные комья сгоревшего уг ля. Через двадцать минут в печке загудели дрова, обильно поли тые керосином.
Мама уехала, бросила их, предала. Юля все ещё не верила, что она уехала навсегда, и не это пугало её, а мысль, что те перь каждое утро придется просыпаться в холодной комнате. И растапливать печку. И готовить завтрак. А кто же ещё будет этим заниматься? Отец вчера на работу не ходил, плакал, за ним самим присматривать нужно...
В школе она только об этом и думала, и два раза не могла понять, о чем её спрашивает учительница. Два замечания в один день - такого с ней никогда не бывало.
После третьего урока, на перемене, к её столу подошел толстый Стасик Котов.
- О чем размечталась, Жулька?! - крикнул он, размахивая бу тербродом с толстым куском баночной ветчины. Таких банок Юля в магазине никогда не видела. - Может, ветчинки хочешь, ждешь, когда я дам? А ты заслужи!
Мальчишки за соседним столом засмеялись.
- Уйди! - крикнула Юля.
- Давай, послужи, повиляй хвостиком, попрыгай на задних лапках! куражился Стасик, дергая её за косичку. Не первый раз этот толстый увалень приставал к ней.
Юля поднялась, сорвала со стола портфель и с размаху уда рила его ребром в лицо Стасика. Бутерброд выпал из его рук, глаза полезли на лоб, а из носа потекла на пол кровь. Стасик раскрыл рот и завопил на весь класс. Юля хладнокровно взмахнула портфелем и вторым ударом сбила его с ног.
Вмиг стихли все разговоры в классе, изумленные дети уста вились на Юлю, не веря глазам своим. Вот так тихоня! А Стасик корчился на полу и вопил от боли.
Прибежала встревоженная учительница, кинулась к Стасику, подняла его, увела в школьный медпункт, бросив на Юлю взгляд, который не предвещал ничего хорошего. Почему? Она ведь знала, что Стасик первый к ней пристает, сама же предупреждала его, чтобы не трогал Юлю...
В классе воцарилась тишина, дети догадывались, что Юле сейчас достанется. Хоть Стасик и первый к ней приставал, но за это нельзя так сильно бить портфелем, что капли крови на полу от её стола до двери тянутся. И, наверное, в коридоре...
Юля, опустив голову, тоже молчала, не выпуская из рук портфеля.
- Малюкова! Юля! Как ты могла зверски избить своего однок лассника? закричала учительница, вернувшись в класс. - Что ты себе позволяешь, маленькая негодяйка?! Дай сюда дневник, и что бы завтра без матери в школу не приходила!
- У меня нет мамы, - неожиданно твердо сказала девочка. - Она предала нас. Бросила и уехала в Москву.
2
Ноябрь 1983 года. Отдельный зенитно-артиллерийский учебный дивизион, г. Черновцы
Старшина Первой батареи, прапорщик Манько появился в ка зарме, как всегда, неожиданно.
- Батарея, смирно! - испуганно завопил дневальный у тумбоч ки курсант Чернов.
Старшина знал, что в казарме с утра уже побывали офицеры и теперь ему, прапорщику, не положено подавать команду "Смирно". И нахмурился, подозрительно глядя на дневального. Из курилки уже мчался, скользя сапогами по натертым до зеркального блеска доскам пола дежурный по батарее сержант Лаврентьев.
- Вольно, балда! - рявкнул старшина.
- Вольно... - пересохшим голосом сказал Чернов, чем вызвал ещё большее раздражение старшины.
- Товарищ прапорщик! За время вашего отсутствия в Первой батарее происшествий не произошло. Личный состав на занятиях, согласно штатному расписанию. Дежурный по батарее, сержант Лав рентьев! - отрапортовал сержант.
- А чего прячетесь, товарищ сержант? - мрачно спросил стар шина.
- Никак нет, товарищ прапорщик, не прячусь. Проверял, как дневальные свободной смены провели уборку.
Старшина придирчиво оглядел казарму. Полы блестят, двухъя русные койки заправлены идеально, выровнены по шнурку. И табу ретки перед ними сливаются в идеальную линию. Потом перевел взгляд на дневального и понял, что ему не понравилось. Курсант Чернов, стоящий у тумбочки! В каждом наборе есть такие курсан ты, как ни подгоняй ему обмундирование, все равно мешком висит, не солдат, а чмо ходячее! Другому бриджи на два размера больше достанутся - подтянет, подгонит, ременные петли перешьет, гля дишь орел-парень! А такие вот Черновы... Тьфу, смотреть про тивно!
- Уборку, говорите? Ну-ну, проверим, как вы проследили за уборкой, товарищ сержант.
Лаврентьев замер, ожидая дальнейших указаний. Старшину в батареи побаивались даже офицеры, о сержантах и курсантах и го ворить нечего. Любой из них предпочел бы десять раз попасться на глаза командиру батареи или командиру дивизиона, чем один лишний раз мелькнуть перед прапорщиком Манько.
Взгляд старшины упал на полочку с карточками посыльных. Во время тревоги заранее назначенные курсанты берут каждый свою карточку и бегут вызывать офицеров, которые закреплены за ними по боевому расчету. С карточкой никакой патруль не страшен. А в обычные дни полочка заперта и опечатана. Злорадный огонек блес нул в глазах старшины, и Лаврентьев тут же понял свою промашку: дневальные не протерли пыль на этой чертовой полочке! А он за был проверить... В укромных уголках под кроватями проверял - нет пыли, а то, что прямо перед глазами, упустил из виду!
- Товарищ Лаврентьев! - рявкнул старшина. - Да здесь же пря мо слова можно писать!
И написал пальцем на пыльной полочке известное слово из трех букв. Чернов не выдержал и захихикал. Такой важный. толс тый старшина, а пишет, как будто хулиган на заборе!
- В чем дело, товарищ курсант?! - заорал прапорщик, хватая дневального за ремень, на котором уныло болтался штык-нож.
Его пальцы легко скользнули под жесткую синтетику - ре мень-то на дневальном, у тумбочки! не был подтянут! Для старши ны, чей кожаный офицерский ремень туго опоясывал могучее пузо, и захочешь ослабить - не получится, потому как застегнут на са мую последнюю дырочку, это было чуть ли не личным оскорблением.
Хлесткая оплеуха разъяренного старшины свалила хилого Чер нова на пол, откуда он был поднят за тот же злополучный ремень. Лаврентьев не удивился, если бы, поднимая дневального с пола, старшина разорвал его напополам, столь силен был рывок.
- Товарищ сержант! Вы хреново несете службу, бога душу мать! - заорал старшина. - Вы хреновый сержант, товарищ Лавренть ев, не умеете требовать от подчиненных соблюдения элементарных, я повторяю: э-ле-мен-тар-ных! норм дисциплины!
- Виноват, товарищ прапорщик, - сказал Лаврентьев.
- Заменить дневального, курсант Чернов будет до конца ва шего дежурства мыть туалет! Доложите замкомвзвода старшему сер жанту Угрину о случившемся! Пусть делает выводы! Вам все ясно, товарищ сержант?!