- Это не амбиции! - раздраженно махнула рукой Раиса. - Мы удерем из Москвы, а наглые юнцы, которые заняли наше место, бу дут процветать? Состояние себе сколачивать? Не могу я с этим смириться, не мо-гу.
- А ты думай о том, что когда-нибудь появятся новые юнцы и облапошат этих. И хорошо, если им удастся уехать на Мальту. А может, загремят совсем в противоположную сторону. Или ещё даль ше, где нет сторон...
- Ты так считаешь?
- Не сомневаюсь.
- Я сказала Юле, что мы встретимся завтра. Она позвонит в одиннадцать, а потом пошлешь кого-то из охранников, пусть при везут девочку.
- Твое слово для меня закон, дорогая, - развел руками Омельченко.
Он понял, что спорить бесполезно. Придется привезти нах лебницу, бестолочь, тунеядку, она тут расплачется, разжалобит Раису, у которой проснулись вдруг материнские чувства. А все закончится тем, что станет просить деньги. Ну что ж, можно бу дет отстегнуть ей несколько тысяч долларов. И пусть катится к чертовой бабушке. А самим нужно поскорее уезжать на Мальту. Там нет ни разъяренных вкладчиков, ни следователей, которые знают, что Раиса хозяйка водочного склада, но доказать не могут. Того и гляди, какую-то западню устроют. Ни дрянных, дочек! Зато есть двухэтажная вилла с бассейном на берегу моря. Вдвоем с Ра исой там будет просто замечательно!
Омельченко посмотрел на жену и, наклонившись, приподнял отворот махрового халата, легонько куснул тяжелую грудь под ним.
- Ты старый развратник, Володя, - улыбнулась Раиса.
- Нет, - покачал головой Омельченко. - Я был развратником, но не старым, пока ни встретил тебя. А сейчас я, действительно, старый, но уже не развратник.
- Нет развратник. Пристаешь к больной женщине, - упрямо повторила Раиса.
- Что поделаешь, если она мне все ещё нравится?
- Но мне сейчас, наверное, нельзя напрягаться, дорогой.
- Нельзя, так и не будем напрягаться. Я сделаю именно то, что тебе сейчас необходимо - легкий массаж. Расслабляющий, ус покаивающий, умиротворяющий. Поглажу, пошлепаю, поцелую твои самые красивые и нежные местечки...
- Местечки! - усмехнулась Раиса. - Скажи уж - полапаешь...
- Как же без этого? Но так, что тебе будет приятно.
Раиса блаженно зажмурилась.
- Дураки мы, дураки, - прошептала она. - Сколько глупостей в жизни сделали...
Омельченко решил, что она сожалеет о том, что изменяла ему со всякими проходимцами вроде Полуянова. И довольно усмехнулся, развязывая мягкий узел махрового пояса.
А Раиса думала о брошенной дочери.
Ночью она проснулась, испуганно уставилась в темноту. Ря дом похрапывал муж. Он так старался вечером, что сам утомился, потом расслабился и умиротворился, и теперь крепко спал. Хотел доставить ей удовольствие, и доставил. Все, что он делал, было ей приятно. Но не более, ибо мысли её были совсем о другом.
О дочери, которая так неожиданно снова появилась в её жиз ни.
Вот и сейчас она проснулась от того, что увидела, как неп роглядная мгла поглощает её крохотную дочурку. Увидела пухлые ручонки, которые тянулись к ней, услышала тревожный крик: ма ма!... Мама...
Раиса вытерла ладонью влажные глаза. Она плакала во сне. Это хорошо. Говорят, если плачешь во сне, наяву будешь смеять ся. Но тревожный крик все ещё звучал в её ушах, и страх снова потерять свою девочку, как холодная жаба шевелился в груди.
Пухлые ручонки, обнимающие её, голубые, смеющиеся глазен ки... Первые шаги, первые слова: ма-ма. Может ли женщина забыть это? Как носила, как рожала, как ночами не спала, качая в детс кой коляске (тогда ещё у Юли не было своей кроватки) капризную девчушку?! Как приходила за нею в садик и видела её, бегущую к матери, широко расставив руки - соскучилась... И серьезную мор дашку, выглядывающую из-за огромного букета на первой торжест венной линейке в школе...
Она же хотела, хотела забрать Юлю в Москву, упрямо угова ривала Володю, и уговорила! Но Юлька наотрез отказалась. Не увозить же её силой, она тут такое устроит, Володя с ума сой дет! Отказалась... Не простила матери поспешное бегство.
И горькая обида захлестнула грудь Раисы. И злость на собс твенную беспомощность, и на упрямую девчонку. Теперь уж она не могла простить дочери холодную жестокость. Сама себе клялась: что бы ни случилось, она и видеть не желает Юльку, и помогать ей никогда не станет! Никогда! Долго она жила с этой злостью, с этой клятвой, так долго, что не сомневалась: другого отношения черствая девчонка не заслуживает!
Но все это мгновенно растаяло, как кубик льда в горячем кофе, едва она услышала в трубке родной, взволнованный голос. Услышала и ужаснулась: девочка больше двух месяцев живет в Москве, одна! Где, с кем?!
А потом они обе расплакались и долго не могли успокоиться. Если бы ни боль, сковавшая сердце, она бы разбила о голову Во лоди настольную лампу. Как он посмел скрыть от неё приезд Юль ки?! Девочка скиталась, непонятно где... Изувер!
Да нет, не изувер. Просто не понимает, что такое - мате ринское чувство. Пусть - больное, искореженное, загнанное в такие глубины души, откуда, казалось, уже не выбраться на по верхность. Но - живое. И оно выбралось, вырвалось, заслонив со бой все остальные чувства!
- Юленька... доченька моя... - шептала Раиса.
Слезы текли по её бледным щекам.
33
Лаврентьев напряженно раздумывал, с чем ехать в гости к Юле. Конечно, с цветами. Правда, она не приглашала его, неиз вестно, как отнесется к этому неожиданному визиту. Тем более - с цветами! Ее может не быть дома, и вообще... не исключено, что она не живет в квартире Колготина на Земляном Валу, а уехала в Ростов. Все равно - с цветами... А ещё - с шампанским.
Глупо задумываться над вопросом, ответ на который знают даже школьники. Но Лаврентьеву хотелось принести в подарок что-то особенное, такое, на что бы Юля посмотрела и все поняла без слов. Потому что не было у него слов, способных легко и быстро объяснить, почему он явился к ней.
Но чем больше он думал, тем яснее становилось: лучше цве тов и шампанского ничего для такого случая нет. Французские ду хи? Может подумать, что он пытается купить её. Торт? На чай напрашивается... Нет, цветы и шампанское - достойный подарок во всех случаях. Даже если она и разговаривать с ним не захочет.
Времени для раздумий было достаточно. Лаврентьев решил приехать к Юле после восьми вечера. Если она не уехала в Ростов и не сменила место жительства, наверняка должна быть дома. Если она связана не только с Колготиным, и это, скорее всего, будет ясно. Ну а если она одна, и выслушает его, и поймет... время уже позднее, шампанское лучше всего будет выпить у него.
Да, именно так.
Вчера он весь вечер ждал звонка Чернова. Но звонили кто угодно, только не Чернов: родители, Люда, Серега. И все хотели приехать: родители помочь убрать квартиру, приготовить поесть и вообще, присмотреть за больным, Люда - успокоить его, прямо сказала, что знает отличный способ снять боль и нервное напря жение. Лаврентьев тоже его знал, только с Людой встречаться не хотел. Серега хотел пару дней пожить у него, чтобы помочь, если кто-то из бандитов решит отомстить за арестованного. Чернов прорезался лишь часов в одиннадцать. Сказал, что уговорил отца и он завтра, может быть, узнает адрес и телефон. Лаврентьев поблагодарил друга, но, положив трубку, громко выругался. "Мо жет быть"! Что стоит генералу позвонить и приказать: срочно со общите адрес и телефон арестованного Колготина! Кто ему отка жет?! Дело-то чепуховое, не адрес президента или крупного бан кира запрашивается - арестованного грабителя! И все равно - он, видите ли, может быть, узнает! Но тут уж - ругайся, не ругайся, остается лишь одно - ждать.
Он выпил сто грамм водки и крепко уснул. Сказалась бессон ная ночь накануне в больничной палате и напряжение долгого пас мурного дня. Но утром сомнения стали одолевать Лаврентьева с новой силой. Выполнит ли генерал свое обещание? Найдет он Юлю по этому адресу или нет? Захочет ли она с ним разговаривать? Захочет ли поехать с ним, чтобы повторилась ночь, когда они бы ли так счастливы?