– Чей?
– Людей из администрации. Знаешь, странно быть слепым. Кое-кому кажется, что ты и глухой тоже. Или слепота делает тебя невидимкой. Ты вот меня видишь?
Вопрос застал меня врасплох. Что-то такое было в ее лице. Натянутая улыбка…
– Нет, – сказал я. И подумал, знает ли она, что красива. Должна бы знать.
– Большинство людей – искусные говоруны, – заметила она. – А я училась обратному. Джереми назвал тебя гением.
– Так и сказал?
– У меня вопрос – пока ты не ушел.
– Давай.
Она нашла ладонью мою щеку.
– Почему у гениев всегда все наперекосяк?
Ладонь у нее была прохладной. Меня давно никто не трогал.
– Ты бы поосторожней, – посоветовала Джой. – Я иной раз утром чувствую от тебя запах спиртного. Если я учуяла, могут и другие.
– Все у меня будет нормально, – сказал я.
– Нет. – Она покачала головой. – Я в это почему-то не верю.
7
Сатвик стоял перед рисунком, который я начертил на доске.
Разбираясь в пояснениях, он молчал. Раз потянул себя за мочку уха. Я не хотел его торопить. Меня интересовало его исходное мнение.
– Ну и что это? – спросил он наконец. Было уже поздно, почти все разошлись по домам.
– Корпускулярно-волновой дуализм света.
Я почти весь день чертил и сверялся с мысленным списком. Отчасти просто чтобы преодолеть инерцию, собраться для работы. А отчасти, пожалуй, я искал новую дорогу к вере. Можно ли верить во что-то наполовину? Нет, не совсем так. Это ведь квантовая механика. Лучше спросить: можно ли одновременно верить и не верить во что-то?
Сатвик придвинулся ближе к доске.
– Корпускулярно-волновой дуализм, – повторил он себе под нос. И, повернувшись ко мне, указал на чертеж: – А эти линии что означают?
– Это волновая составляющая, – объяснил я. – Направь поток фотонов через две близко расположенные щели, и на фосфоресцирующем экране возникнет картина взаимодействия волн. Частоты обнуляют друг друга в определенном порядке, и возникает вот такая характерная картина. – Я указал на рисунок. – Видишь?
– Вроде бы вижу. Фотоны ведут себя как волны.
– Да, а когда волна проходит сквозь две щели, она разбивается надвое, и они, накладываясь друг на друга, создают картину интерференции.
– Понятно.
– Но можно добиться совершенно иного результата. Совсем другой картины. Если ты поместишь у щелей датчики, – я начал рисовать под первой картинкой новую, – они все изменят. В присутствии датчиков происходит что-то вроде перехода от вероятного к абсолютному – и результат таков, как будто где-то между излучателем и экраном свет перестал вести себя как волна и начал – как поток частиц.
Итак, – продолжал я, – вместо интерференционной картины получаешь два отдельных пятна на экране – потому что частицы, проходя через щели, не влияют друг на друга.
– И это при использовании того же излучателя?
– Да, той же фотонной пушки. И щели те же, но результат другой.
– Теперь вспоминаю, – протянул Сатвик. – Кажется, в школьном учебнике об этом была глава.
– Я преподавал эту тему старшим школьникам. И видел их лица – тех, кто понял, что это значит. Я видел на их лицах мучительное усилие поверить в то, чего не может быть.
– Все же этот эксперимент уже широко известен. Ты хочешь его воспроизвести?
– Угу.
– Зачем? Его много раз повторяли, ни один журнал не примет статью.
– Знаю. Я читал исследования этого явления, я подробно анализировал его на лекциях, я разобрался в математике. Черт побери, бо́льшая часть моих ранних работ для QSR основана на следствиях этого эксперимента. На нем держится вся квантовая механика, но своими глазами я его ни разу не видел. Вот зачем.
– Наука есть наука, – пожал плечами Сатвик. – Результат получен, и тебе незачем его видеть.
– А я думаю, мне это необходимо, – возразил я. – Хоть раз.
Следующая неделя прошла как в тумане. Сатвик помогал в работе мне, а я – ему. По утрам трудились в лабораториях. Вечера проводили в северном флигеле, устанавливали в комнате 271 оборудование для эксперимента. С фосфоресцирующим экраном пришлось повозиться – а потом и с термионной пушкой. В каком-то смысле мы с Сатвиком почувствовали себя почти партнерами. И чувство это было приятным. Я так долго работал в одиночку, что поговорить с кем-то оказалось в удовольствие.
Мы коротали время за рассказами. Сатвик делился своими проблемами. Это были такие проблемы, какие иногда возникают у хороших людей, живущих хорошей жизнью. Он рассказывал, как помогает дочке с домашними заданиями, и беспокоился о деньгах ей на колледж. Он рассказывал, как жил раньше дома; он произносил это так быстро – «раньшедома», что получалось настоящее существительное. Он рассказывал о полях, и букашках, и муссонах, и погибших посевах.