Зайди ко мне в лабораторию в 9:00.
Только это, объяснять ничего не стал.
Сатвик вошел в комнату 271 чуть раньше девяти.
– Доброе утро, – поздоровался он. – Получил твою записку.
Я указал ему на кнопку:
– Окажи мне честь?
Мы замерли в темном полумраке лаборатории. Сатвик разглядывал простиравшуюся перед ним установку – стальные щиты и длинный серебристый ствол термионной пушки. По всей длине стола тянулись провода.
– Не верь инженеру, который не рискует пройти по построенному им мосту, – усмехнулся Сатвик.
Я улыбнулся:
– Ну ладно.
Пора было.
Я нажал кнопку. Машина ожила, загудела.
Мы смотрели.
Я дал ей несколько минут прогреться, потом подошел к камере. Открыл ее сверху и заглянул. И увидел то, чего ожидал. Отчетливый спектральный узор, интерференционная картина на экране – особый порядок темных и светлых полос. Все согласно Юнгу и копенгагенской интерпретации.
Сатвик заглянул мне через плечо. Установка все гудела, узор проявлялся с каждой секундой.
– Фокус хочешь? – спросил я.
Он торжественно кивнул.
– Свет – это волна, – сказал я ему.
Потом потянулся к датчикам, включил – и больше ничего, картина интерференции пропала.
– …Только пока никто не смотрит.
Копенгагенская интерпретация предполагает это фундаментальное противоречие: наблюдатель – главное необходимое условие любого явления. Ничто не существует, пока его существование не засвидетельствовано. До тех пор есть только вероятностные волны. Статистическое приближение.
Для целей эксперимента поведение электронов вероятностно – их точный путь не только неизвестен, но и принципиально непознаваем и проявляется как диффузная вероятностная волна, проходящая сразу в обе щели. За щелями волны, продолжая расходиться, взаимодействуют друг с другом: так рябь от двух плывущих через пруд змей перекрывается и скрещивается, образуя на экране интерференционную картину.
А что, если бы у щели находился наблюдатель? Если бы можно было точно установить путь электрона? В таком случае его движение уже не подвержено вероятностным законам. Вероятность сменяется уверенностью. Становится измеренным фактом. Если доказано, что частица прошла только в одну из щелей, то, как говорит здравый смысл, она не может интерферировать с собственным двойником. Однако, если вы будете стрелять светом сквозь две щели, картина интерференции возникнет. Даже если стрелять медленно, фотон за фотоном. Два разных исхода при одинаковых условиях эксперимента. Это выглядело бы внутренне противоречивым, если бы не один факт. Тот, что интерференционная картина пропадает в присутствии наблюдателя.
Мы повторяли и повторяли опыт. Сатвик проверял показания датчика, тщательно отмечал, в какую щель прошел электрон. То в левую, то в правую. При включенных датчиках примерно половина электронов фиксировалась у каждой щели, а картина интерференции не возникала. Мы снова выключали датчики – и на экране тут же возникали полосы.
– Откуда система может знать? – спросил Сатвик.
– Что знать?
– Что датчик включен. Откуда ей знать, что положение электронов записывается?
– А, это серьезный вопрос.
– Может, от датчика исходит какое-то электромагнитное влияние?
Я покачал головой.
– Ты еще самого удивительного не видел.
– Чего же это?
– Электроны реагируют вовсе не на датчик. Они реагируют на то, что ты рано или поздно считываешь его показания.
Сатвик вытаращил глаза.
– Включи датчик, – попросил я.
Сатвик нажал кнопку. Машина тихонько загудела. Мы подождали.
– Все как раньше, – говорил я. – Датчики включены, поэтому электроны должны вести себя как частицы, а не как волны – а без волн нет картины интерференции, так?
Он кивнул.
– Ну а теперь выключи.
Машина замолчала.
– А теперь волшебный фокус, – сказал я. – Именно ради него я все и затеял.
Я нажал кнопку «Очистить», стерев показания датчиков.
– Эксперимент повторялся в точности, – напомнил я. – Оба раза включались те же датчики. Разница только в том, что я стер показания, не взглянув на них. А теперь посмотри на экран.
Сатвик открыл камеру и вытащил пластинку.
Я уже видел. По его лицу. Мучительное усилие поверить в то, чего не может быть.
– Картина интерференции, – сказал он. – Как же так?
– Это называется обратной причинной обусловленностью. Стерев результаты после окончания опыта, я вызвал рисунок, которого прежде не существовало.