Повисла долгая, неловкая пауза. Дейдра буравила меня взглядом:
– Ты знала его, Симона?
Я внезапно почувствовала себя разоблаченной. И не только как шпионка, но и как Эйприл – женщина, которая украла личность собственной сестры и жила во лжи со времен Лондонского блица. Я посмотрела Дейдре в глаза и нахмурилась. У меня было дурное предчувствие.
– Почему ты спрашиваешь? Это он тебе сказал?
– Да. Сказал, что знал тебя еще до войны. Что ты встречалась с ним в Берлине – была его любовницей.
Все эти годы я так мастерски скрывала правду – даже в Гранчестер-холле в Англии – и вот оступилась. Я не могла подобрать слов.
– Он сказал, что ты выдала ему всех, – продолжила Дейдра. – И за это он отпустил тебя, поэтому теперь ты в безопасности в каком-то парижском отеле. Еще ты якобы умоляла его помочь и мне тоже, потому что считаешь меня подругой. Обещал отправить меня к тебе, на свободу, если я заговорю.
Я потянулась к ее руке:
– Надеюсь, ты ему не поверила.
– Конечно нет. Иначе меня бы здесь не было. Я знала, что ты не заговоришь. Но даже если бы я в этом сомневалась, под их дудку бы плясать не стала.
– Рада это слышать. – Я запрокинула голову. – Если ты заметила, я не в отеле. Как бы мне этого ни хотелось.
Она продолжала настороженно вглядываться в меня:
– Ты правда любила его, Симона? Когда-то?
По моей щеке скатилась одинокая предательская слезинка, которую я тут же яростно смахнула:
– Да. Но это было до войны. Раньше он был хорошим человеком. Клянусь. По крайней мере, мне так казалось. Возможно, я ошибалась на его счет.
Фургон неожиданно вошел в резкий поворот, и Дейдра покачнулась.
– Может, и не ошибалась. Война меняет людей.
Я вспомнила слова, которые он сказал мне накануне расставания. Все это будет тяжелым грузом лежать на моей совести.
Возможно, он все-таки не выдержал ужасов, которые его заставляли творить, и задушил в себе все то доброе, что не давало ему спать по ночам. Возможно, он навсегда похоронил в душе эти чувства.
Дейдра не сводила с меня глаз. Интересно, понимала ли она, видела ли, как сильно я была опустошена, окончательно его потеряв.
– Никудышная из меня вышла шпионка, – наконец сказала я.
– Нет. Ты не сломалась. Это главное.
Весь следующий час мы делились друг с другом ужасами, которые нам довелось пережить на допросах. Остальные женщины тоже включились в разговор и рассказали, через что им пришлось пройти.
Наконец Дейдра, закрыв глаза, положила голову мне на плечо.
– Я рада, что выбралась оттуда, – промолвила она тихо, обращаясь только ко мне. – Но это еще не все. Ты представляешь, что делают в концлагерях со шпионами? Я вот об этом наслышана.
Я с трудом сглотнула:
– Я тоже. Но лучше не будем об этом думать. Мы живы – и это сейчас главное. Союзная армия на подходе. Давай надеяться, что они успеют.
Мы ехали весь день и вечер – пока на просторы французской глубинки не легла тихая темная ночь. Мы давно не слышали ни гудков, ни воя сирен – только рокочущие стоны загнанного двигателя. По моим прикидкам, мы были недалеко от бельгийской границы.
Некоторые женщины дремали на полу фургона – а я снова и снова переживала свою долгожданную встречу с Людвигом в Париже. Я была потрясена и с каждым мгновением все глубже и глубже погружалась в пучину ужасающих, рвущих душу страданий. Чем больше я об этом думала, тем хуже мне становилось – и тем реальнее я ощущала воткнутый мне в спину нож. Я ни разу в жизни не испытывала подобного – и не предполагала, что испытаю. Уж точно не из-за Людвига. И это было самым ужасным. Он наверняка знал, что со мной делали дознаватели, – но и глазом не моргнул. Он выяснил, что я британская шпионка, – и это было для него важнее и нашего сына, и любви, которую он когда-то ко мне испытывал.
Как он мог так поступить?
Мы ехали все дальше и дальше, но в осколках моего разбитого сердца все еще теплилась надежда на то, что он лишь притворялся. Боялся выдать свое небезразличие Кляйну – но я не могла позволить себе уповать на подобные чудеса. Я видела пустоту в его глазах, слышала бессердечие в его голосе. Он отказался от меня – а потом хотел обманом заставить Дейдру предать Серого Призрака.
Я снова и снова повторяла себе, что Людвига, которого я когда-то знала, больше нет. Тот человек был мертв – и пришло время мне выжечь любовь к нему из своего сердца.
Я должна была потушить бушующий во мне пожар.