Сам он не был первым в очереди на наследование титула – эта честь принадлежала его старшему брату Генри, на которого, как все знали, ни в чем нельзя было положиться. В детстве мать сильно его баловала, а отец – сурово наказывал. В результате из него вырос импульсивный и не поддающийся никакому контролю человек. Генри дважды исключали из престижных школ, и не лучше сложилась его судьба в университете – в Кембридже он продержался всего год. Безответственный повеса, он не проявлял никаких признаков того, что собирается остепениться и жить ради чего-то, выходящего за рамки его сиюминутных желаний. Дома, в Гранчестере, его не видели уже больше пяти лет, и своему поместью он предпочитал квартиру в одном из центральных районов Лондона – в Сохо. Мать презрительно называла ее «холостяцкой берлогой».
Отец нередко заявлял, даже в присутствии гостей, что, будь у него выбор, он назначил бы наследником поместья Теодора, а не Генри. Потому что старший сын мог запросто спустить за карточным столом все, что осталось от их семейного состояния.
Конечно, чтобы Теодор стал наследником, Генри должен был умереть. Вероятно, на это отец и намекал. Он никогда не был ни мягкосердечен, ни сентиментален – Теодор иногда подумывал, что именно это и подтолкнуло его брата на темную сторону жизни.
Но как он мог отца судить? Сам он родителем не был – по крайней мере пока.
Хотя нынешние времена были не лучшими для того, чтобы обзаводиться детьми.
Положив документы на пустое сиденье рядом с собой, он уставился в окно на холмистые просторы английской глубинки. Все здесь казалось таким далеким от его лондонской жизни, от бесконечных министерских разговоров о вооружении и нежелании премьер-министра признать неизбежность войны.
Очередная шумная домашняя вечеринка, которые так любила устраивать мать, стала его долгожданным отдохновением. На самом же деле планировалось сосватать Теодору невесту. Это поняли все – даже сам Теодор, когда прочел письмо, в котором мать звала его на выходные и перечисляла гостей. Среди них значилось несколько ее близких друзей – и леди Клара.
«Она превратилась в довольно красивую и умную молодую женщину, тебе не кажется?» – якобы невзначай обронила она в письме.
И не ошиблась – Теодор не мог отрицать редкую привлекательность леди Клары. Он искренне наслаждался их беседами за ужином, после которых они вместе с остальными гостями до рассвета играли в карты и шарады, пили неприлично много коктейлей и горячо обсуждали войну и политику.
Их помолвке не удивился бы никто, включая саму леди Клару, которая никогда не скрывала своих чувств к нему. Они дружили много лет, почти с самого детства, и искренне привязались друг к другу. К тому же Теодор не сомневался, что она будет отличной женой: рассудительная хорошенькая дочь герцога со всеми прилагающимися к ее положению в обществе связями. Идеальная партия!
Не то чтобы Теодора привлекал титул – зато он заботил его семью. А Теодор не хотел их разочаровывать – не желал идти путем Генри. Конечно, старшему брату в этом не было равных, и все же… Теодор гадал, когда он в следующий раз увидится с леди Кларой. Она не раз упоминала, что летние месяцы проведет в Лондоне и что ей нравится бывать в джаз-клубах.
Он пообещал себе держать руку на пульсе и, несмотря на свою занятость – а возможно, даже наперекор ей, – не забыть нанести визит леди Кларе и ее матери, когда они прибудут в свой лондонский дом. Он устал думать только о назревающей войне и работе, какой бы важной она ни была для него и для страны, стоящей на пороге непростых времен. Времен, в которые важно было не забывать о своей жизни.
Несколько часов спустя поезд прибыл на вокзал Виктория. Джексон – личный водитель – уже ждал Теодора, готовый отвезти его в Гранчестер-хаус, дом их семьи в Мейфэре[7].
К счастью, поезд пришел вовремя, потому что у Теодора был всего час, чтобы одеться к ужину и танцам и поспешить в «Савой»[8], где его коллега отмечал свой выход на пенсию. Гостей ожидалось много. Теодору было интересно, кого он там встретит помимо известных политиков и чиновников.
Он не подозревал, что вот-вот познакомится с девушкой, которая навсегда изменит его жизнь – и жизни многих других людей.