Пытаясь подавить свои желания, он потянулся за стаканом, который пододвинул ему бармен, и, погремев кубиками льда, залпом осушил его.
В этот момент рядом с ним возник Генри – точно надоедливая муха, которая кружит вокруг, сколько бы человек от нее ни отмахивался.
– Эй, крошка-брат, – окликнул он Теодора. – Будь добр, представь меня звезде вечера. Мне так жаль, что до сих пор я не имел удовольствия вас узнать.
Он смотрел на Вивиан с тем печально известным обаянием, которое не доводит женщин до добра.
Теодор боролся с прожигающей его изнутри злостью:
– Позволь представить тебе мисс Вивиан Хьюз. Вивиан, это мой брат, лорд Генри Гиббонс.
– Здравствуйте. – Она тихо хихикнула, когда Генри поцеловал ее руку.
– Я поражен до глубины души, – протянул Генри, поворачиваясь к Теодору. – Откуда ты знаешь эту женщину? Какие еще сокровища ты от меня прятал?
От одной только мысли о том, что Вивиан подпадет под плутовские чары его брата, плечи Теодора сковало напряжением.
Генри обошел Теодора, чтобы встать поближе к Вивиан и вовлечь ее в разговор. Он расспрашивал ее о пении, работе и мечтах. Теодор молча допивал свой виски, с трудом сдерживая раздражение.
Наконец Вивиан повернулась к нему:
– Музыканты уже на сцене. Мне пора.
Генри попытался снова завладеть ее вниманием.
– Было приятно познакомиться, мисс Хьюз. Я с нетерпением жду, когда снова услышу, как вы поете.
Она хотела уйти, но Теодор последовал за ней:
– Вивиан, подожди.
Она остановилась и повернулась к нему:
– Можно сегодня я отвезу тебя домой?
Она с тревогой глянула на сцену:
– Я собиралась поехать на метро.
– Будет поздно. Пожалуйста, разреши мне тебя отвезти. Я буду чувствовать себя лучше, если смогу проводить тебя до дома.
К счастью, она согласилась, хотя и колебалась.
Несколько минут спустя он вернулся к своему столику – только для того, чтобы обнаружить за ним Клару. Она откинулась на спинку стула и пристально наблюдала за его приближением. В ее тонких пальцах снова тлела длинная сигарета, а на столе перед ней стоял полный бокал шампанского.
– Я думала, ты уже не вернешься. – В ее голосе прозвучал узнаваемый оттенок собственничества, который совсем ей не шел.
Он сел, жалея, что между ними все так, а не по-другому. Было бы намного проще, если бы он хотел ее так же, как она хотела его. Но он не мог ответить ей взаимностью и не сможет никогда – теперь он это понимал. Однако он был сыном графа и вряд ли мог привести машинистку, дочь владельца магазина и певицы французского кабаре, в свое огромное загородное поместье, чтобы познакомить с родителями. Ему следовало оставаться реалистом.
– Потанцуешь со мной еще раз, прежде чем я уйду? – попросила Клара. – Знаешь, отец до сих пор настаивает на этом своем нелепом комендантском часе, хотя мне уже двадцать три. Я взрослая женщина.
– Не стоит его винить. Он хочет как лучше.
Она постучала сигаретой по пепельнице и заговорила с горечью, которую попыталась скрыть за улыбкой, беззаботно пожав плечами.
– Естественно, и я люблю его за это. Но я хотела бы провести с тобой сегодня побольше времени, Теодор. Я тебя почти не вижу. Ты так занят на своей службе.
Он почувствовал, как на него обрушивается вся тяжесть ее надежд и желаний. Ему не оставалось ничего, кроме как подать ей руку и проводить на танцпол. Они вальсировали молча, и он старался не отвлекаться на Вивиан.
Скоро песня закончилась, они поаплодировали музыкантам и пошли к столу.
– Когда я увижу тебя снова? – спросила Клара с кокетливой уверенностью, но он понял, что скрывалось за ней на самом деле – отчаяние. Понял и пожалел, что стал причиной ее несчастья. Это было странно. Несколько месяцев назад он был полон решимости наладить с ней отношения и сделать ей предложение. Но больше водить ее за нос нельзя. Он должен был раз и навсегда решить, чего он хочет и каковы его намерения.
– Я заеду к вам завтра после пары встреч, – пообещал он. – В четыре вас устроит?
Ее лицо озарилось улыбкой:
– Да. Идеально. Если будет хорошая погода, можем прогуляться в парке.
Он поцеловал ее в щеку, и она пошла к своим друзьям у бара. Вернувшись к столу, он обнаружил за ним самодовольно ухмыляющегося Генри. Теодор тихо выругался.