Он протянул руку и накрыл мою ладонь своей. Неожиданно между нами возникла эмоциональная связь – я не ощущала подобной близости с ним после того, как умерла мама. Мне показалось, будто он наконец решился перекинуть мост через разделявшую нас пропасть.
Однако ни один из нас не проронил ни слова.
Одно дело – перекинуть мост, и совсем другое – пройти по нему.
Он отер рукой лицо, громко шмыгнул носом – и взял себя в руки.
– Часть меня готова прямо сейчас погуглить Людвига и выяснить, что с ним случилось. Но другая часть совершенно не хочет всего этого знать. Что, если он был одним из тех нацистов, которых осудили на Нюрнбергском процессе? Что, если мы найдем длинный список совершенных им отвратительных преступлений? – Папа осушил стакан и отставил его в сторону. – Я всегда думал, что мой отец был великим человеком. Что он был очень умным, уважаемым заместителем министра в кабинете Уинстона Черчилля. Я так гордился им! А теперь мне придется жить с осознанием того, что мать скрыла от меня мое происхождение. Она всю свою жизнь… лгала собственному сыну.
Я тоже села и встретилась с ним взглядом.
– Ей было бы нелегко рассказать тебе правду. У меня, конечно, детей нет, но как вообще люди начинают подобные разговоры? Думаю, она дожидалась, пока ты станешь достаточно взрослым, чтобы понять ее. Но как узнать, что уже можно о таком говорить? С каждым годом ей, вероятно, становилось все труднее придумать, как подступиться к тебе с этим. Тем более когда ты достиг зрелого возраста. Может, она просто хотела защитить тебя от правды. Я ее не осуждаю. Делиться болезненными воспоминаниями нелегко. Куда проще их избегать. Похоронить в себе.
Наши взгляды встретились. Несколько долгих мгновений мы смотрели друг другу в глаза, словно признавая, что и сами многие годы прятали ото всех свою неприятную память о горьких событиях нашей жизни.
Он нежно пожал мою руку, затем встал из-за стола и поставил пустой стакан из-под виски в посудомоечную машину.
– Надо бы мне поспать.
– И мне, – ответила я, чувствуя непривычную близость с ним, хотя мы ни единым словом не обмолвились о маме. – Правда, я сомневаюсь, что мы сможем сегодня заснуть.
Он подошел ко мне и поцеловал меня в макушку:
– Я рад, что ты приехала, Джиллиан.
А меня радовало общение с ним в таком ключе, несмотря на все перипетии прошедшего вечера.
– Я тоже, пап.
Он отвернулся и начал подниматься по лестнице.
– Будем надеяться, что утром бабушка расскажет нам, что было дальше. В интернет я не полезу. – Он остановился на полпути. – Ничего, если я попрошу тебя тоже не поддаваться этому искушению?
– Почему?
– Честно говоря, Джиллиан, я не готов узнать все. Мне нужно переварить ее рассказ.
– Как скажешь.
Некоторое время он стоял на лестнице и молча смотрел на меня.
– И знаешь… если тебе когда-нибудь захочется о чем-нибудь поговорить… о Малкольме, например… из меня выйдет неплохой слушатель. Я хотел бы помочь тебе – если смогу.
Я взглянула на него, не веря своим ушам. И была крайне благодарна ему за эти слова:
– Спасибо, папа. Это очень ценно.
Кивнув, он ушел наверх. Глубоко тронутая нашим разговором, я снова села за стол. Мне не спалось. Я никак не могла выбросить из головы бабушкину историю – особенно ту ее часть, в которой сестра умирала прямо у нее на глазах.
Меня не удивляло, что она молчала об этом. Такие потери оставляют отпечатки в душе. Я знала это по собственному опыту – после смерти мамы мне довелось пройти через что-то похожее. Следующие несколько лет моей жизни были сплошной катастрофой – поэтому мы с папой и отдалились друг от друга. А спустя год после ухода мамы от сердечного приступа умер дедушка Джек – и мы снова погрузились в траур.
Большая часть того первого года прошла как в тумане, все мои чувства онемели – иначе я бы просто не выжила. Бросила колледж, подружилась с рюмашкой, ударилась в тусовки и работала с частичной занятостью в нескольких фирмах, где не требовалось ни навыков, ни самоотдачи – только умение иногда приходить на службу. С отцом я почти не общалась – он даже не знал, где я обитаюсь. А жила я в Джерси, в обшарпанной квартире на первом этаже, которую делила с двумя девушками – знакомыми из бара. Мы жили точно вампиры – днем спали, ночами развлекались.
Но потом что-то разбудило меня. Я точно помню момент, когда это произошло. Однажды утром я сидела в закусочной, страдая от похмелья и отчаянно нуждаясь в бодрящей дозе кофеина. И тут в двери вошла моя школьная подруга Джоди, только что окончившая юридический факультет, в облегающем сером твидовом костюме, черных лакированных туфлях-лодочках и с деловым портфелем в руках.