Я не сопровождала ее в полете – ждала в ангаре с чашкой чая. Там меня и нашел молодой сержант, сообщивший, что ее отвезли в больницу.
– Во Францию в ближайшее время ей путь заказан, – сказал он, пока вел меня к своему командиру. – Присядьте пока. – Он указал на стул в коридоре перед кабинетом.
Мгновение спустя распахнулась дверь, и на пороге появился майор Гардинер:
– Миссис Гиббонс? Прошу, входите.
Я тут же встала и вошла в кабинет, из окна которого открывался прекрасный вид на взлетно-посадочную полосу.
– Я только что разговаривал по телефону с майором Оделлом. Он уполномочил меня предоставить вам шанс послужить своей стране и провести следующие несколько дней за обучением прыжкам с парашютом. Он говорит, что вам известно все, что знает Мари, и верит, что вы прекрасно справитесь с заданиями в полевых условиях.
Я в шоке уставилась на майора Гардинера:
– Прошу прощения? Вы хотите сказать, что собираетесь сбросить меня с парашютом во Францию?
– Если вы не возражаете. Вы, конечно, можете отказаться, миссис Гиббонс. В этом не будет ничего постыдного – дело рискованное, а у вас все-таки сын. Мы поймем.
Да, у меня был сын. Эдвард, мой милый, ненаглядный мальчик, которого я любила больше самой жизни. Мысль о том, чтобы оставить его на несколько дней, разрывала мне сердце. Как же я могла выпрыгнуть из самолета где-то за линией фронта? Я буду отсутствовать месяц. Или дольше? И все это будет сопряжено с риском для жизни. Что-то может пойти не так. Меня могут схватить. Или убить.
– Не могу пока сказать «да», – ответила я, – но, чисто предположительно, если я соглашусь, что мне сказать семье?
– Что вас отправляют в Шотландию, работа засекречена, и вы не имеете права разглашать какую-либо информацию.
Я нервно кашлянула:
– И когда я должна буду отбыть? Предположительно?
– Меньше чем через неделю. Я хотел бы рассказать вам больше, но не могу, потому что и сам не знаю. Мне известно одно: как только вы научитесь прыгать и приземляться, вы немедленно поедете в штаб-квартиру Управления в Лондон, где вас подробно проинструктируют.
Мое сердце бешено колотилось, пока я судорожно соображала, как поступить. Я была матерью. Как я могла бросить своего сына и отправиться на войну в другую страну?
Но разве не этого требовали от мужчин вне зависимости от того, были у них дети или нет? Разве не за это они боролись? За свободный мир. За своих детей.
Но в то же время мне давали шанс пересечь Ла-Манш и попасть в оккупированную Францию, где мы с Людвигом расстались в самом начале войны. Вдруг я узнаю, где он? Может быть, даже снова увижу его? Смогу рассказать ему об Эдварде? Убедить его перейти на нашу сторону? Жить с ним одной семьей? Где-нибудь подальше, в безопасности?
Знай майор Гардинер мои мысли – он немедленно отправил бы меня за решетку.
– Чувствую, что у меня совсем нет времени на размышления, – сказала я.
– Его и правда нет, мэм. Вам надо приступить к обучению сегодня же.
Я глубоко вздохнула, думая о зверствах, которые обрушатся на мир, если мы позволим Гитлеру выиграть эту войну и вторгнуться в Великобританию. Я не хотела, чтобы Эдвард жил в такой стране. Я должна была защитить его, и, что более важно, мечтала познакомить его с отцом – пока не стало слишком поздно.
– Что ж, – наконец сказала я. – Понятия не имею, как правильно прыгать из самолета, так что, если я хочу удачно приземлиться во Франции, нам лучше даром время не терять.
Глава 25
Пять дней спустя я забралась в армейский джип, который должен был отвезти меня в Лондон. Я настояла на короткой остановке в Гранчестер-холле – не могла уехать во Францию, не попрощавшись с Эдвардом.
Когда я вошла в детскую, он ликующе воскликнул:
– Мамочка!
Эдвард бросился в мои объятия, я подняла его на руки и закружила. Мы смеялись, осыпая друг друга поцелуями. На мгновение я почувствовала безмерную радость – но счастье было мимолетным. Стоило мне вспомнить о цели своего визита, как мой смех зазвучал вымученно.
Следующие полчаса мы сидели на ковре в детской, только я и он, играя с деревянными кубиками. Все это время я смотрела на него со смесью всепоглощающей любви и невыносимой тоски. Как, черт возьми, я согласилась оставить его? Чем я думала, соглашаясь на эту миссию? Сейчас больше всего на свете мне хотелось отказаться от нее.
Эдвард сосредоточенно выкладывал вокруг нас широкий круг из кубиков.
– Это крепость, – пояснил он. – В ней фашисты нас не тронут.
Я поняла, что он хотел сказать, и поаплодировала его усилиям, заливаясь безмолвными скорбными слезами. Мы вместе сложили из кубиков идеальный круг, и я сказала, что он у меня очень храбрый и умный мальчик.