— У вас есть семья? — поинтересовался Мерецков.
— Сын Аркадий двадцати трёх лет, дочь Татьяна на год младше его. Она сейчас живёт в Москве. А жену я похоронил в прошлом году. Квартира, в которой проживает моя дочь, принадлежала моему двоюродному брату, но он погиб в семнадцатом на Красной Пресне. — После паузы Костюк спросил: — А вы женаты, Кирилл?
— Нет. Правда, невеста у меня есть. Женюсь, когда закончится война. — Мерецков взглянул на врача. — Сын Аркадий — военный?
— Унтер-офицер. — Игорь Денисович вздохнул. — Мы с ним расстались.
— Даже так? — громче обычного произнёс Мерецков. — Отчего вдруг?
— Я ушёл служить в Красную Армию, а он остался в армии генерала Деникина. Аркадий заявил мне, что я предал казачество и что меня непременно настигнет суровая кара.
— Значит, ваш Аркадий сейчас сражается вместе с деникинцами против красных бойцов? — обронил Мерецков. — После ссоры он был у вас в Ростове?
— У меня он не был, и я этому весьма рад. — Костюк помолчал, потом заговорил о другом: — Хочется мне поехать к Брусилову, но не знаю, где он теперь. Не в Москве ли он, не слышали?
— Нет, — грустно отозвался Кирилл Афанасьевич.
Неожиданно в палату вошёл начальник госпиталя. Мерецков уже знал, что он тоже из бывших царских офицеров.
— Ну как, наш больной комиссар поправляется, Игорь Денисович? — спросил он, глядя то на Мерецкова, то на хирурга. — Когда будем его выписывать?
— Через неделю можно будет выписать, — ответил Костюк. — Голень совершенно чиста и, как говорит пациент, ничуть не болит.
Начальник госпиталя сообщил, что получена телеграмма из центра об откомандировании в Москву слушателей Академии Генерального штаба первого года обучения.
— А вы, товарищ Мерецков, и есть слушатель, — улыбнулся он. — Полежите ещё недельку — и в Москву!
4
Уезжал Мерецков из госпиталя утром. Оно выдалось ясным, солнечным. Кирилл Афанасьевич вышел во двор и увидел своего врача.
— Вы всю ночь дежурили, Игорь Денисович, почему не отдыхаете? — удивился Мерецков.
— Хотелось вас проводить, да и не спится мне в последнее время. — Голос у врача был тих, на лице не дрогнул ни один мускул, только почему-то он отвёл глаза в сторону. — Вы прямиком в Москву?
Мерецков сказал, что на два-три дня заедет домой, чтобы повидать родителей, взять кое-какие вещи.
— А что, Игорь Денисович? — спросил он.
Костюк отчего-то покраснел.
— Я бы желал, чтобы вы навестили в Москве мою дочь Татьяну и кое-что ей передали. Сможете?
— Пожалуйста, Игорь Денисович, рад буду вам услужить! — улыбнулся Кирилл Афанасьевич.
— Вот письмо к дочери, а это… — Костюк вынул из кармана маленький свёрток, развернул, и на его ладони засияло кольцо с бриллиантом. — Его носила моя жена. В прошлом году её не стало. Она завещала мне передать это кольцо Татьяне. Только, очень прошу, не потеряйте его, хорошо?
Мерецков заверил хирурга, что вручит кольцо лично Татьяне.
— Вас на санитарной машине отвезёт к поезду мой коллега, молодой хирург Альберт Кречет, — сказал Костюк. — Кстати, он мне ассистировал, когда я делал вам операцию…
— Душенный человек, — в который раз подумал Мерецков о своём лечащем враче. — Угнетает его, видно, что сын примкнул к белым.
Доехали они до вокзала быстро. Мерецков вышел из машины, за ним — Кречет. Он был совсем молодой, с вихрастым чёрным чубом и такими же чёрными глазами, над которыми как живые двигались брови. Он ни о чём не спрашивал Мерецкова, а перед самой посадкой на поезд, следовавший в Москву, кивнул на его ногу.
— Не болит?
— Ничуть! Я боялся, что её в госпитале отрежут.
— Вам повезло…
— Не понял? — насторожился Кирилл Афанасьевич.
— Когда вас привезли в госпиталь и положили на операцию, потребовалась кровь, иначе вы не перенесли бы её. А крови вашей группы у нас, к сожалению, не оказалось. Что делать? Три часа ночи… Куда пойдёшь, у кого возьмёшь нужную кровь? И тогда Игорь Денисович дал свою… — Альберт умолк, и лицо его стало серьёзным. Объявили посадку на поезд. — Ну, товарищ академик, быть вам полководцем! — Он подал руку. — Мой отец плавает на военном корабле в Севастополе, скажу его словами: «Семь футов нам под килем!»