— В Испании ты часто приходила ко мне во сне и всё улыбалась, — прошептал Кирилл Афанасьевич. — Хоть бы слово мне во сне сказала, лишь улыбалась.
Зазвонил телефон, стоявший на тумбочке. Мерецков снял трубку. Звонил адъютант наркома обороны комдив Хмельницкий.
— С приездом вас, Кирилл Афанасьевич! Давно приехали?
— Час тому назад. А что случилось?
Вам надо срочно прибыть в наркомат!
— Что-нибудь серьёзное? — спросил Мерецков.
— Очень даже серьёзное, — обронил адъютант. — Машину я за вами пошлю. До встречи!
Жена, слушавшая их разговор, неожиданно произнесла:
— Я боюсь за тебя, Кирилл, а вдруг арестуют?
— Что тебе пришло в голову?
Она грустно усмехнулась.
— Разве ты не знаешь, что на Лубянке сидят и ждут приговора военачальники и среди них твой учитель Уборевич? Чего молчишь? Военная тайна, да? Какая же это тайна, если вся Москва уже знает?
Кажется, впервые он метнул на неё взгляд, полный отчаяния.
— Дуняша, ты в наши командирские дела не лезь! Если кого-то и посадили, значит, так надо было. Троцкого вот не посадили, а разрешили ему выехать за границу, теперь он в буржуазной прессе клевещет на Страну Советов, льёт на нашего вождя товарища Сталина всякую грязь. И зачем только разрешили этому лживому политику уехать из страны!..
Раздался стук. Мерецков открыл дверь. На пороге стоял водитель.
— Я за вами, Кирилл Афанасьевич!
— Иду. — Мерецков надел фуражку и, поцеловав жену, вышел.
Пока ехали в Наркомат обороны, Мерецков всё гадал, зачем его вызвали. Наверное, хотят услышать от него рассказ об испанских делах, о войне в Испании. Он был разочарован, когда Хмельницкий сказал, что начальствующий состав ознакомят с материалами относительно ареста маршала Тухачевского, Уборевича, Якира и других военачальников.
— Видите, что у нас тут произошло, пока вы были в Испании, — с усмешкой произнёс комдив Хмельницкий. — Климент Ефремович страшно огорчён, что предатели и изменники оказались в Наркомате обороны!
— Я и сам никак не приду в себя, — признался Мерецков.
Информацию о «заговоре» Тухачевского сообщил нарком Ворошилов. Перечислив фамилии арестованных, он заявил, что этот военно-фашистский «заговор» не случаен. Тухачевский в 1926 году возглавлял советскую военную делегацию в Берлине, Якир учился на курсах Генерального штаба в Германии в 1929 году, а Корк был военным атташе. Они встречались там с немецкими генералами и офицерами, были на дипломатических приёмах, участвовали в различных переговорах.
— Там, видимо, немцы их и завербовали, — подчеркнул Ворошилов. — Следствие ещё не завершилось, но уже сейчас эти людишки разоблачены как изменники и враги…
«Неужели они предали Родину?» — невольно спрашивал себя Кирилл Афанасьевич, но ответа не находил.
Через два дня в Кремле состоялось совещание высшего комсостава, на котором обсуждалось трагическое событие в вооружённых силах страны. У всех, с кем Кирилл Афанасьевич встречался, были мрачные лица. Коллеги поздравляли его с возвращением из пылающей Испании, но он, казалось, жил в другом мире и до конца ещё не осознал, что же произошло на самом деле. А с трибуны уже выступали военные и говорили о том, кого из числа обвиняемых они ранее подозревали и кому не доверяли.
— А что нам скажет товарищ Мерецков? — вдруг подал голос Сталин, слегка улыбнувшись. — Вам слово, Кирилл Афанасьевич! Должен сказать, товарищи, что ваш коллега только что вернулся из Испании, где сражался против мятежников генерала Франко. И сражался неплохо. За оборону Мадрида его наградили орденом Красного Знамени, а за участие и разгроме Итальянского корпуса под Гвадалахарой — орденом Ленина. Так, Климент Ефремович?
— Истина! — отчеканил нарком.
Мерецков подошёл к трибуне и стал делиться своими мыслями о войне в Испании, о значении боевого опыта, приобретённого там. В задних рядах послышались реплики:
— Говорите по существу вопроса!
— Дайте свою оценку предателям!
— Правда, что Уборевич ваш крестный?..
Мерецков почувствовал, как его словно обдало горячим миром. Не успел он и рта открыть, как Сталин вновь задал ему вопрос:
— Что вы можете сказать о тех, кто арестован?
Кириллу Афанасьевичу хотелось ответить что-то хлёсткое тем, кто сыпал репликами, но в последний момент, вспомнив совет Яна Карловича Берзина, сдержался и негромко заявил:
— Здесь говорили о своих подозрениях и недоверии к арестованным военачальникам. Странно однако это слышать. Почему же раньше вы молчали? Почему не возмутились и не информировали руководство Наркомата обороны? Уборевича я ни в чём не подозревал, верил ему и ничего плохого за ним не замечал.