Мерфи не мог высвободить руку. В любой миг он ожидал услышать на лестнице торопливую походку хозяйки или какого-нибудь жильца. Громкое, размеренное карканье телефона издевалось над ним. Наконец, высвободив руку, он схватил трубку и от возбуждения, вместо того, чтобы швырнуть на пол, поднес ее к уху.
— Разрази тебя Бог, — сказал он.
— Так он и делает, — ответила она. Селия.
Он поспешно положил трубку на колени. Та его часть, которую он в себе ненавидел, жаждала Селии, а та часть, которую он любил, сжималась при мысли о ней. Прижатый к его плоти голос чуть слышно сетовал. Некоторое время он это терпел, затем поднял трубку и сказал:
— Ты не собираешься возвращаться?
— Эта штука у меня есть, — сказала она.
— Еще бы мне не знать, — сказал Мерфи.
— Я не о том, — сказала она, — я о том, что ты велел мне…
— Я знаю, о чем ты, — сказал Мерфи.
— Встретимся, как обычно, где обычно, — сказала она. — Я принесу ее с собой.
— Невозможно, — сказал Мерфи. — Я ожидаю друга.
— У тебя нет друзей, — сказала Селия.
— Ну, — сказал Мерфи, — не совсем друга, одного занятного старичка, с которым я случайно столкнулся.
— Ты можешь спровадить его до того, — сказала Селия.
— Невозможно, — сказал Мерфи.
— Тогда я занесу ее, — сказала Селия.
— Ты не должна этого делать, — сказал Мерфи.
— Почему ты не хочешь меня видеть? — сказала Селия.
— Сколько раз нужно тебе повторять, — сказал Мерфи, — я…
— Послушай меня, — сказала Селия. — Я не верю в твоего занятного старичка. Такой птицы не существует.
Мерфи не сказал ничего. То «я», которое он старался любить, утомилось.
— Буду у тебя в девять, — сказала Селия, — и принесу ее с собой. Если тебя не будет…
— Да, — сказал Мерфи. — Предположим, мне понадобится выйти?
— До свиданья.
Послушав некоторое время гудки разъединенной линии, он уронил трубку на пол, снова привязал руку к распорке сзади, раскачал кресло. Понемногу он почувствовал себя лучше, воспрянув душой, на свободе, дарованной тем светом и тьмой, которые не боролись друг с другом, не сменяли друг друга, не меркли и не становились светлее, если не считать их слияния, как это описано в разделе шестом. Он раскачивался все быстрее и быстрее, интервалы становились все короче и короче; радужная игра цветов исчезла, крики во дворе стихли, скоро его тело успокоится. По большей части вещи в подлунном мире двигались все медленнее и медленнее и затем останавливались — кресло раскачивалось все быстрее и быстрее и затем останавливалось. Скоро его тело успокоится, скоро он будет свободен.
2
Возраст — Не имеет значения
Голова — Маленькая и круглая
Глаза — Зеленые
Цвет лица — Белый
Волосы — Желтые
Черты — Подвижные
Шея — 13 3/4 дюйма
Рука выше локтя — 11 дюймов
Рука ниже локтя — 9 1/2 дюйма
Запястье — 6 дюймов
Грудь — 34 дюйма
Талия — 27 дюймов
Бедра и т. д. — 35 дюймов
Ляжка — 21 3/4 дюйма
Колено — 13 3/4 дюйма
Икра — 13 дюймов
Лодыжка — 8 1/4 дюйма
Подъем — Не имеет значения
Рост — 5 футов 4 дюйма
Вес — 123 фунта[2]
Она вылетела из переговорной кабины в восхитительном обществе своих бедер и т. д. Окружавшие ее повсюду пламенные порывы томимых жаждой любви были погашены, как пакля. Она вошла в бар ресторана «Шеф и пивовар» и взяла с обитой цинком стойки сандвич с креветками и помидорами и большой бокал белого портвейна. Затем быстро отправилась пешком в сопровождении четырех агентов, принимающих ставки в футбольном тотализаторе по четыре шиллинга комиссионных с фунта, в Тайбернию, на квартиру своего деда по отцовской линии, мистера Уиллоуби Келли. Она ничего не таила от мистера Келли, кроме того, что, по ее мнению, могло бы причинить ему боль, т. е. почти что ничего.
Ирландию она покинула в четыре года.
Лицо у мистера Келли было узкое и изборожденное глубокими морщинами от убогого и унылого покоя на протяжении всей жизни. В тот самый миг, когда, казалось, потеряна последняя надежда, оно неожиданно украсилось дивным луковичным куполом черепа, не скрываемого волосами. Еще немножко, и соотношение его мозга и тела упало бы до уровня маленькой птички. Он лежал в постели, откинувшись на подушки и ничего не делая, если не занести на его счет отдельных подергиваний покрывала.
— Ты все, что у меня есть на свете, — сказала Селия.
Мистер Келли устроился поудобнее.
— Да, — сказала Селия, — и, возможно, Мерфи.
Мистер Келли подскочил на кровати. Глаза у него не могли особенно вылезти на лоб — так глубоко они были посажены, — зато могли открыться, что они и сделали.
— Я не говорила тебе про Мерфи, — сказала Селия, — так как думала, что это, наверное, причинит тебе боль.
— Боль, ишь ты, в мягкое место, — сказал мистер Келли.
Мистер Келли откинулся на постель, отчего глаза у него закрылись, словно он был куклой. Ему хотелось, чтобы Селия села, но она предпочитала расхаживать взад и вперед, по своему обыкновению сжимая и разжимая руки. Дружба пары рук.
Рассказ Селии о том, как она пришла к необходимости заговорить о Мерфи, адаптированный, сконденсированный, исправленный и сокращенный, сводится к следующему.
Когда умерли родители Селии, мистер и миссис Квентин Келли, проделавшие это, тепло прижавшись соответственно каждый к своему партнеру, в злополучном «Замке Морро», Селия, будучи единственным ребенком, пошла на улицу. Хотя мистер Келли не мог, положа руку на сердце, одобрить этого шага, он, однако же, не пытался и отговорить ее. Она девочка хорошая, все у нее будет в порядке.
На улице-то, в ночь минувшего летнего солнцестояния — солнце тогда находилось в созвездии Рака, — она и встретила Мерфи. Выйдя из Эдит-Гроув, она свернула на Креморн-роуд, намереваясь освежиться запахами реки у Рича, а затем возвратиться по Лотс-роуд, когда, случайно поглядев направо, увидела неподвижно стоявшего на выходе из Стэдиум-стрит мужчину, попеременно созерцавшего то небо, то лист бумаги. Мерфи.
— Но умоляю тебя, — сказал мистер Келли, — поменьше этой твоей чертовой обстоятельности. Мне, например, безразлично пересечение Эдит-Гроув, Креморн-роуд и Стэдиум-стрит. Переходи к твоему мужчине.
Селия остановилась — «Поехали!» — сказал мистер Келли, — расположилась на линии, на которой должны были оказаться его глаза при их следующем склонении, и стала ждать. Двинувшись, наконец, его голова упала на грудь столь стремительно, что он одновременно увидел Селию и потерял ее из вида. Он не поднял голову вверх немедленно, чтобы вернуть в положение, из которого ему было бы удобно оценить ее, а занялся своим листком. Если на пути возвращения его глаз к вечным истинам Селия все еще будет находиться в той же позиции, он велит им сделать остановку и оценить ее.
— Откуда ты все это знаешь? — сказал мистер Келли.
— Что? — сказала Селия.
— Все эти дурацкие подробности? — сказал мистер Келли.
— Он мне все рассказывает, — сказала Селия.
— Брось их, — сказал мистер Келли. — Переходи к твоему мужчине.
Когда Мерфи находил на листе то, что искал, его голова отправлялась в свой путь, ведущий вверх. Это, ясно, требовало больших усилий. Не дотянув капельку до полпути, он, исполненный благодарности за передышку, прервал движение и уставился на Селию. Она с удовольствием терпела это, пожалуй, минуты две, затем, раскинув руки, начала медленно вращаться, — «Brava!» — воскликнул мистер Келли, — точно манекен Русселя на Риджент-стрит. Описав полный круг, Селия обнаружила, как она с уверенностью и ожидала, что глаза Мерфи по-прежнему открыты и устремлены на нее. Но почти тотчас же они закрылись, будто от чрезмерного напряжения, челюсти крепко сжались, подбородок выдвинулся, колени прогнулись, подчревная область живота выпятилась, рот открылся, голова медленно запрокинулась назад. Мерфи возвращался к сиянию небесной тверди.